Сверхчеловек. Автобиография Иисуса Христа - [85]

Это был Иуда! Ко мне, брошенному остальными учениками (что уж говорить о женщинах, они разлетаются при малейшем ветре, как ореховая шелуха), пришел только он. В минуту, когда я потерял надежду увидеть кого-то из близких. Где был Симон? Где были другие? Наверно, все бежали из города куда глаза глядят. Глупый Матфей спасал свои письмена… В тот момент мне хотелось, чтобы солдаты поймали его, отняли свитки и уничтожили, а его самого слегка выпороли кнутом – только это могло его отрезвить. «Что с ними будет, если всем удалось избежать ареста? – думал я. – Филипп найдет себе юношу и, может быть, обретет с ним счастье, Симон отдаст себя в услужение какому-то более удачливому мессии или будет промышлять воровством». И только будущая судьба Андрея оставалась для меня загадкой, он всегда был непредсказуем.

– Йесус, я чудом пробрался сюда, повсюду патрули и доносчики, весь город говорит о тебе!.. – торопливо объяснял Иуда. – Каиафа требует от солдат, чтобы они отыскали тебя во что бы то ни стало. Они перевернули весь Иерусалим, а сейчас прочесывают окрестности. Из сада уже нельзя уйти незамеченным… Они скоро придут сюда… Я люблю тебя, ты должен спастись, учитель. Я раздобыл для тебя женскую одежду, сурьму, румяна, зеркальце и пестрый платок, ты переоденешься и сможешь уйти подальше от города. Тем временем я обману их, отвлеку. Мы с тобой похожи, а солдаты не знают тебя в лицо… Еще я сделаю так, что по пути они меня изобьют, оскорблю их начальника, плюну в него, и тогда будет просто прекрасно – все разбитые лица похожи…

Я понял, что он хочет сделать. Я обнял Иуду, прижав его голову к своей груди, и сказал, что, когда власти во всем разберутся и отпустят его, он сможет найти меня в Дамаске, в доме ученого человека Деметрия, которого там все знают.

Мы сидели, спрятавшись, как мыши, в этом давно заброшенном доме с земляным полом, усеянным нечистотами. Там давно никто не жил, никто не охранял одичавший сад уже лет сто, никто не собирал плоды. Это был мой истинный дворец, где можно было сидеть и ждать смерти. У меня не осталось ни одной монеты от призрачных богатств проповедника, меня преследовали, на моих руках виднелись старые и новые порезы от многочисленных кровопусканий, и больше всего на свете мне хотелось покурить кифа, чтобы умиротворить душу. Из ценных вещей у меня была только янтарная трубка, которую подарил старый законоучитель Шаммай.

Седая борода моего приемного отца давно смешалась с землей, а мать совсем потеряла рассудок. Бог, играя со мной, все время подталкивал меня к пропасти, и если бы не бедный Иуда, мне пришел бы конец. Что происходит в момент, когда все кончается? Наверно, сладчайшее небытие, похожее на теплое бархатное устье женщины, обволакивает тебя, уже лишенного всякого греха.

Над Дамаском сейчас ночь. Масло в лампе кончилось, я встал, наполнил лампу и поправил фитиль, чтобы дописать эти последние строки. Если посмотреть в узкое окно из комнаты, где я сижу, город кажется высеченным из одного огромного белого камня. Кое-где горят огни. Луна убывает.

Когда нам рассказывают о жизни кумира, она всегда проста и устремлена к цели, как стрела, но, когда я смотрю на свою жизнь, меня ужасает ее неопределенность. Да, времена пророков прошли.

Наверное, еще какое-то время (год, два, пока император не затеет новые возмутительные реформы) про меня будут помнить. Говорят, мои ученики, чтобы добыть себе хлеба и вина, клянутся простофилям, что были верны мне до конца. Пусть. Если смотреть на звезду, стоя под деревом, кажется, что она висит среди ветвей, – так и я лишь условно присутствовал среди тех, кого исцелял и учил, ведь мой ум был где-то очень далеко. Но ведь найдется человек, который действительно разберется во всем, что со мной случилось? Ведь даже путь звезды можно высчитать – с помощью эфемерид, математики и арабских инструментов, и неизвестность отверзнется на основании известного. Впрочем, человек отличается от звезды тем, что его путь не поддается строгому вычислению. Какими приспособлениями надо вооружиться, если хочешь узнать истину? Да, мои слова тоже лишь слабый отсвет реальности, и сейчас я прекращаю эти записки, а вместе с ними – прежнюю жизнь, которая сделала из меня пророка, хотя, признаться, я не был этого достоин. В Дамаске я пробуду недолго. Я хочу иметь одну любимую жену, а не сотни диких восторженных женщин, которые у меня были прежде, хочу поселиться в кедровом лесу, в доме у ручья, хочу устроить на солнечной террасе небольшой сад с целебными растениями, а Царство Израиля пусть заботится о себе само, ведь оно (сколько времени ушло, чтобы понять!) не Божье дитя, молящее о спасении, а химера, которая преследует свои нечеловеческие цели.

Я осторожно наблюдал за тем, как Иуда подошел к солдатам. Центурион попросил его назвать имя. «Я Йесус», – ответил Иуда, и ему связали руки за спиной. Он был спокоен и улыбался. Меня спасло то, что легионеры не догадались заглянуть в старый дом. Вскоре их шаги стихли, и я стал торопливо надевать женскую одежду. Иуда поступил так ради меня, и это его воля. Смогу ли я жить дальше? Да. Надо сохранять ясный ум и жить, потому что другого шанса не будет.