Свенельд, или Начало государственности - [5]

        Аскольд первый бросился к оружию, но Олег отрицательно покачал головой:

         –   Вам надо многое услышать и узнать за сегодняшний день.

         Мы  молча последовали за ним к  обширному, стоящему на искуственной земляной насыпи двухярусному строению, вход в который охранял молодой воин с двумя короткими копьями в руках. Поднявшись по пологой лестнице в верхнее помещение, Олег ввел нас в обширный зал, вся обстановка которого состояла из низких деревянных лавок и дощатого стола. Правда, приглядевшись, мы заметили в переднем углу одинокий ларь без единого внутреннего и внешнего замка, окованный для прочности железными лентами. В зале было тепло, даже жарко и источником излишнего тепла не могли быть горящие тонкие свечи в хрупких, словно детские кисти, пятигнездовых подставках. Почти сразу же после нас, но из противоположных дверей, бережно поддерживаемый под руку грузным широкоплечим русичем, вошел тот, кого мы должны были слушать и к кому мы так спешили. И слава Одину, что мы застали его в живых – один глаз вошедшего, не мигая, смотрел осмысленно и строго, из пустой глазницы второго торчал обломок стрелы, покачиваясь в такт  мелкому осторожному шагу. Тем не менее, умирающий русич  свободной рукой пригласил нас сесть  за стол и лишь потом  медленно и плавно опустился на принесенную Олегом одноместную скамью с высокой спинкой.

          –  Я знаю о вас – неестественно растягивая слова, произнес он, и мы поняли, что они даются ему с величайшим напряжением и что сейчас он снова в сражении, последнем и, может быть, главнейшем – иначе, зачем же он встретился с нами, оттягивая неизбежную встречу со своим Одином, не подчиняясь ему перед дальней дорогой к  уже с нетерпением ждущим его предкам. – Слушайте и не задавайте вопросов, у меня мало времени, – продолжал умирающий, – я расскажу вам то, что знают немногие из нас.

            Когда-то, несколько человеческих жизней назад, мы жили далеко отсюда, там, где намного теплее, и море никогда не покрывается льдом, а земля, словно специально создана для богатого урожая. Никто не хотел покидать родные места, но с трех сторон нас стал теснить жестокий, не знающих жалости враг.  Свободным оставался единственный путь – на северо-восток, и мы двинулись по нему, ежегодно углубляясь все дальше и дальше, преодолевая и горы, и степи, и полноводные реки. У нас не было согласия, когда и где закончить наш путь, и постепенно отдельные племена оседали на новых землях, а остальные продолжали свое движение. Мое племя остановилось последним в этом великом переселении. Нам досталась суровая, обширная и малозаселенная страна. Земли хватало на всех и, помня о своей недавней участи, мы завязали дружбу с местными жителями, которые помогли нам быстро освоиться и выжить в непривычных условиях. Грозному врагу до нас было не добраться – годы безмятежного спокойствия множили семьи, мы научились ковать железо, к нам стали приплывать торговые ладьи и  купцы покупали у нас мед, воск, рыбу и меха невиданные  ими ранее. Многие варяги – раненый с трудом усмехнулся – платили нам дань за право проплыть по нашим озерам и рекам в ту сторону, откуда когда-то пришли мы сами.

          Счастливы те, кто могут заметить свое счастье и воспользоваться им себе во благо. Мы это сделать не сумели. Рода стали отпочковываться от племени, от них в свою очередь отделялись  свежие ветви во главе с сыновьями  вождей, боявшихся так и не дождаться своей очереди стать первыми среди равных – мы передаем власть от брата к брату, а не от отца к сыну – и страшная война разверзлась между когда-то единым народом, разоряя  и обескровливая нас несколько десятилетий подряд.  Многие князья, в том числе и я, пытались остановить ее, встав во главе племени, однако,  все так запуталось, что, наверное, только  постороннему правителю под силу прекратить распри и пойти дальше – ведь и в соседних племенах нет прежнего единения, а новый чужеродный враг рано или поздно вторгнется в обжитые нами земли.

          Я видел тебя в бою, – теперь русич обращался непосредственно к Рюрику,

  – наблюдал за тобой и во время борьбы с огнем. Ты мог бы попытаться объединить   многострадальный народ, а мой брат Олег и сын Вадим помогли бы тебе, – теперь он  не растягивал слова, а произносил их шепотом, – ты же в свою очередь удержал бы их от вражды. И стройте…стройте города…

         Единственный глаз раненого вдруг мигнул и закрылся, голова откинулась назад и уперлась в спинку скамьи, словно все, что хотел сказать, он  сказал, и ничто больше не задерживало его среди живых.

          Вадим подошел к отцу, одной рукой придержал его голову, а другой резко выдернул обломок стрелы из растерзанной глазницы. Ни капли крови не вытекло из рваной раны, только рука мертвеца лежавшая на столе сжалась в кулак, и дрогнуло веко уцелевшего глаза.

         – Мы хотели сразу же удалить стрелу, но брат убедил нас, что весь его разум сосредоточился в ее наконечнике, – хрипло произнес Олег и, закрыв лицо руками, выбежал из зала.

         Молча, мы последовали за ним.

        Жутко начинался наш первый день в стране русов, в стране, которая должна была стать для нас второй родиной.