Свенельд, или Начало государственности - [2]

        Он был тогда безусым и тонким, намного моложе Синеуса, самого юного из нас, и  как заметил Рюрик, душа, открыто начертанная на лице незнакомца, защищала его надежнее, чем   броня.

         Благодаря Олегу, мы отчасти поняли казавшееся нам странным поведение озерных обитателей, которых стали называть русами, ибо язык их был похож на язык многолюдного племени русов, с которым мы неоднократно сталкивались в теплых странах. Они и ранее встречались с норманнами, знали нашу воинскую доблесть и поскольку издавна вели беспрерывные войны с соседями, родственными им по языку и обычаям, отказались от  ожесточенных стычек с нами,  сберегая силы для более важных сражений, от которых и зависела их и так незавидная доля. В земле русов были и крупные, богатые города, представлявшие лакомый кусок для добычи, но мы предпочитали более дальние походы, в надежде  избежать даже случайной встречи с драккарами враждебных нам родов. 

     «У нескольких родственных нам племен есть свои варяги – рассказывал Олег – и они стали  воеводами, а где-то даже вождями, и именно в войнах с ними Перун собирает самую обильную кровавую жатву. Мой брат не раз сокрушался, что слепой случай  не послал нам хотя бы одного варяжского воина,  укрепившего  наши боевые порядки».

      «Ты просишь, что бы кто-то из моих людей остался с тобой» – догадался Рюрик, на всякий случай окидывая вопросительным взглядом  преданных соратников. Ни один мускул не дрогнул на норманнских лицах, хотя с первых минут встречи с Олегом я почувствовал, что его появление среди нас было неслучайным, и наши пути в будущем пересекутся, как пересекаются линии судьбы на человеческой ладони.

 В сумерках русич покинул гостеприимный драккар, дружески попрощавшись с Рюриком и со мной, и поклонившись всем остальным, уже привыкшим к впечатлению, производимому мною на представителей иных народов, которые из всех нас,  помимо Рюрика, выделяли именно меня, Свенельда.

       В том, что Олег был не простой воин – мы   убедились на следующее утро, когда получили в подарок несколько добротно выделанных бочек с засоленной рыбой, копченым мясом и сладким тягучим вином, не пробованным нами даже в далеких южных землях, куда мы взяли курс, покинув страну русов.

       Мы надеялись на счастливое продолжение  плавания и в  непрестанных трудах и заботах вскоре забыли про Олега и про его просьбу, и только Рюрик был молчаливее своих воинов и чаще других пил сладкое вино из меда бортевых пчел. И все мы понимали, в чем причина его необычного поведения –   у Рюрика мог быть сын такого же возраста, как Олег, и матерью его сына могла быть женщина родом возможно из племени Олега.

      Но у Рюрика вообще не было ни одного сына! 

3

       Рюрик нравился женщинам, и не исключительно потому, что был главой рода и   этим вызывал к себе интерес и  почтение – чувства, очень часто перерастающие в любовь, но и просто как  один из немногих мужчин, сама внешность которых   оказывала влияние на зарождение подобных чувств или хотя бы на желание окружающих быть как-то ближе к такому человеку.

       Зеленые, словно у женщины, глаза на гладко выбритом лице, густые белесые брови и правильной формы нос с тонкими, почти хрупкими ноздрями   сначала производили ощущение нелепости, нереальности, а потом притягивали и завораживали. Да и шрамы не искажали правильные черты его лица, а   придавали ему необходимую мужественность и твердость.

        В четырнадцать лет отец женил Рюрика – роду нужны были воины, а Рюриковичам наследник, но дети не появлялись, несмотря на отвары целебных трав и недоуменные взгляды островитян. Для норманнской женщины в такой ситуации смерть была наилучшим исходом, и жена Рюрика вскоре умерла, недолго оплакиваемая в народе. Дети на острове стали рождаться все реже и реже, и старики решили, что жившему в полной замкнутости угасающему роду необходима новая свежая кровь. И вот тогда-то мы вернулись домой из очередного похода с тремя полонянками, предназначенными в жены Рюрику и его  сводным братьям – Трувору и  Синеусу, и одна из них, возможно, была  из племени русов. Трудно сказать, почему выбор Рюрика, а к тому времени он имел право самостоятельно распоряжаться своей судьбой, пал именно на  нее. Даже я видел здесь слепую случайность, каприз природы, а никак не первый шаг закономерной поступи нашего общего будущего.

       Снега, как мы стали называть жену Рюрика, внешне была полной его противоположностью. Высокая, тугая как тетива лука, с длинными русыми волосами и голубыми неулыбающимися глазами, она не показывалась на людях ни одна, ни вместе с мужем, если это не диктовалось родовыми обычаями, и поэтому, когда их видели вместе,  не проходило ощущение, что она чужая, не своя, и выбор Рюрика был его первой серьезной ошибкой.  Снега и сама нисколько не стремилась к сближению и даже подчеркивала свою чужеродность, не пытаясь выучить наш язык и перенять наши обычаи. Она быстрее всех   женщин разжигала костер, мясо, поджаренное на ее огне, было самое сочное и таяло во рту даже у беззубых старцев, а вода из ее кувшина всегда оказывалась прохладной и освежающей, но ее хозяйственные достоинства  были лишь платой за хлеб и кров – не более и не менее, и чувствовали это многие, а не  я один.