Свечка. Том 1 - [43]

«– Это любовь с первого взгляда?

– А разве бывает другая любовь?»

Ну и что, что из «Человека-амфибии», зато какие прекрасные слова!

Даша вернула мне не только мою детскую мечту, Даша вернула мне веру. Да, да, – Даша вернула мне веру! В детстве я верил, что с приходом двухтысячного года наступит та самая «эра светлых годов», про которую пелось в пионерском гимне, и потом, когда вырос из пионерского галстука, – верил, иначе, конечно, но все равно верил – во что-то уже не пионерское, но все равно светлое! А потом, как-то незаметно, моя вера исчезла. Не могу сказать, что без этого моя жизнь потеряла смысл: семья, работа, мама, друг – это ли не смысл? Так что – и смысл был, и все было, не было лишь веры, моей личной веры. Я перестал ждать Нового года, и, когда вечером тридцать первого декабря ложусь вздремнуть полчасика, уже не боюсь проспать его встречу. Кто в этом виноват? Ивановы и Глоцеры? Нет, конечно, Ивановы не виноваты, а тем более не виноваты Глоцеры, просто, как мне кажется, нам не следует больше вместе встречать Новый год, но я не представляю, как об этом сказать Женьке, больше всего на свете Женька любит традицию, то есть «чтобы было, как было». Я тоже люблю традицию, но, понимаешь, Женечка, бывают традиции хорошие, а бывают традиции плохие, и вот от них надо решительно отказываться!

– А почему эта традиция плохая?

– Потому что мне от нее плохо.

– А мне хорошо!

Я знал, что именно так ты скажешь, наверное, ты права, да нет, ты, конечно, права, а я не прав, потому что, если одному члену семьи хорошо, другому не может быть плохо, ведь семья – это одно целое, так что мне не плохо, совсем не плохо, а очень даже хорошо, но только не с Ивановами и Глоцерами, когда мы встречаем с ними Новый год. – Так значит, ты хочешь встретить двухтысячный год с женой и любовницей одновременно? Интересно… – При чем тут жена? И никакая Даша мне не любовница! Я хочу встретить двухтысячный год так, как хочу его встретить – с котлетами, с настоящими котлетами, какие ел однажды в детстве, и с самыми дорогими и близкими мне людьми! Разве это много? – Мало. – Ну вот… А что касается Даши, то с ней мне хорошо всегда, в любую минуту, в любую секунду нашего общения. Снова и снова я вспоминаю тот момент, когда я позвонил, ты открыла дверь, и я увидел твои глаза, огромные, бездонные. Глаза – зеркало души. Кто сказал? Не знаю, и знать не хочу! Я знаю лишь одно – душа у тебя такая же огромная и такая же бездонная! И еще, конечно, голос… У Даши – голос. Который год она поступает в Гнесинку по классу вокала и, я верю, обязательно поступит. Правда, я не слышал, как она поет, – голосу нужна сцена, а о какой сцене может идти речь в маленькой однокомнатной квартирке? Не слышал, но знаю – голос у нее удивительный, голос уникальный, достаточно слышать, как она говорит. Это голос ребенка, одинокой маленькой девочки, у которой нет в огромном городе никого, кроме маленького Тотошки… Никогда не забуду, как ты тогда сказала: «Тотошка умирает…» Он держится на Дашиной любви и, отчасти, на моих визитах. По средам. «Дашины среды»… Мне хорошо во все дни недели, а по средам я просто счастлив! Так что успех в профессии ветеринара – понятие относительное. Я, например, знаю кое-что, чего не знают многие, например, про собак. Когда говорят, что собаки – те же люди, только лучше, они, конечно, преувеличивают. Собаки есть собаки. Но есть в них кое-что, что, несомненно, сближает их с людьми, и не просто сближает, а ставит в один ряд. ОНИ ВЗДЫХАЮТ! Они вздыхают, как люди, а это значит много больше, чем если бы они, как люди, пили, курили и сквернословили. Или разгадывали кроссворды… Нет, нет, что бы мне ни говорили, собаки сегодня ближе к людям, чем даже сами люди… Но как же я тебя ненавижу, как же я тебя ненавижу, Золоторотов! Нет, права, тысячу раз права Женька, когда говорит: «Запомни, Золоторотов: любовь – не слова, а поступки». Твоя любовь всегда абстрактна: любовь к семье, любовь к матери, любовь к Даше… Да и дружба твоя не выдерживает испытаний! И сам ты, Золоторотов, не выдерживаешь испытаний! Ведь ты уже несколько раз порывался сказать, что ты не Гера, и таким образом мог предать друга. Три дня и три ночи, как же… А сам уже сейчас готов спрятаться в кусты! «Дашенька, я люблю тебя!» Сволочь и гад, свинья и скотина!

– Алло, Даша!

– Угу.

Нет, это точно не Даша, это мужик какой-то, голосище, бас, и жует что-то…

– Извините, это 372-…-…?

– Угу.

– Простите, а можно Дашу?

– А Машу не хочешь?

Ошибся номером? Но он же сказал «угу».

– Нет, мне именно Дашу.

– Зачем она тебе?

А-а, я понял, это Дашин папа! Приехал из Сибири погостить, она говорила сегодня, а ты уже забыл. Дашин папа. Играл в хоккей за «Сибирь», теперь в профсоюзах работает. Проснулся. Голосище – сибиряк!

– Простите, вы Дашин папа?

– Папа, угу.

Обедает, наверное.

Смех, звонкий детский смех! Даша! Я узнаю ее голос среди миллиона других голосов.

– Это Женя Золоторотов, Дашин… близкий друг, дело в том, что она мне сюда звонила, а я…

– Слушай, ты, близкий друг, шел бы ты знаешь куда?

И снова смех, детский, заливистый. Дашин?

Гудки… Я не понял, я ничего не понял… Одно из двух: или Дашин папа – грубиян, этакий сибирский Собакевич, или… – А почему, кстати, сразу – грубиян, ты сначала думай, а потом говори! – Что? – То! «Близкий друг». Думаешь, приятно родному отцу такое про свою дочь слышать? Это же намек на интимную близость! – Какая интимная близость? Ни на что я не намекал! И что я мог сказать? Жених? Любовник? Ведь это все не так! И вообще, откуда ты взял, что это был ее отец? – А кто? – А никто, я вообще не туда попал! Ошибся номером, понимаешь? – Но он же сказал «угу»? – Сказал. Чтобы покуражиться. Хам! Пьяный хам! Сидит пьяный за грязным столом в майке и трусах, на столе водка и пиво, кильки в томате, окурки, грязь, вонища, скукотища, и вдруг – звонок… Как тут не покуражиться? Бесплатное развлечение… – А голос? – Что – голос? – Дашин… – Не трогай Дашу! Даша здесь ни при чем! Голос – детский, у всех детей детские голоса. Ребенок этого хама, несчастное дитя пьяного разврата, а мать, она же сожительница, пьяная тоже, лежит на железной кровати,