Свадьбы — не будет! - [4]

Началась цепная реакция. Самые энергичные — или с самыми большими ложками — уже требовали у трактирщика новых боеприпасов. Самые ответственные — или самые пьяные — медитировали на манные барельефы на потолке, признавая в них то морду кобылы, то бочку водовоза, то старый сапог, то чью-то жену. И в последнем случае каша шла в бой уже не ложками, а горстями — родственники опознанной женщины, только что веселившиеся над односельчанками, в личном вопросе спуску не давали. Даже эрл Бриан втянулся в манное побоище и азартно, ложка за ложкой, метал кашу в толстого бородача поодаль, посмевшего узнать в облике на потолке физиономию самого эрла.

Друстан сидел красный, как перезрелый помидор, растерянно крутя головой и вздрагивая от каждого раската смеха или предположения о его новой любви — и не заметил, как из черного хода за стойкой вынырнул ненадолго пропавший Агафон и шепнул друзьям: «Масдай освободился, пора!»

Олаф, коротавший время в манной дуэли с пьяным здоровяком за дальним столом, отложил ложку, подмигнул противнику, нежно ухватил Друстана за талию, вытащил из-за стола и положил себе на плечо.

— Пус… — только и успел проговорить жених, прежде чем конунг не менее нежно приложил ему ребром ладони по шее.

Возражения виновника торжества на этом закончились, но на финальный всхрип обернулся Бриан.

— Э-эй! — ошарашенный эрл воздел руки к конунгу — и заряд каши угодил ему в ухо.

— Вы куда? К девчонкам пошли? — с любопытством вытянул шею лысый старичок слева.

— К девчонкам! Пошли к девчонкам! — позабыв про забаву и свой вид после нее, ликующе подхватили гости.

— Обязательно — но только когда мы покажем вам еще один древний лукоморский обычай — похищение и выкуп жениха! — радостно объявила Сенька.

— Это как?

— Это куда?

— Это почем?

— Это зачем? — подозрительно нахмурился эрл и приподнялся.

По аккуратно подстриженной бородке на кружевной воротник медленно сползало полпорции каши, но он, казалось, не замечал.

— Это — всего лишь восстановление жизненной справедливости, хоть и на очень короткий срок, — обезоруживающе улыбнулась Серафима. — Всю жизнь после свадьбы супруг обречен беспокоиться о жене, заботиться о ней, бегать и искать… если того потребуется… и снова беспокоиться… Поэтому его единственный шанс почувствовать, что заботятся о нем — перед свадьбой!

— А насчет выкупа что там было?

— Бегать и искать его, чтобы потом свои же кровные за него отдать? — насупился коренастый бородач.

— Я за него много не дам, хоть он и на моей соседке женится! — выкрикнул рыжеволосый мужик.

— Может, лучше к девчонкам? — не унимался заводной старичок.

— Бегать и искать, чтобы мы отдали за него свои кровные! — широко улыбнулся Агафон, выудил из кармана кошелек размером с яблоко и подбросил на ладони.

Внимание гостей было обеспечено ему в одно мгновенье.

— Итак, мы выходим на улицу, вы считаете до ста и идете нас искать! Выкуп достается тем, кто найдет нас первыми! — объявила царевна и повернулась к Олафу. — Раз-два-три… Бежим!

Заговорщики выскочили в темноту.

— …восемь-десять-двадцать-тридцать-пятьдесят-сто! — досчитали гости и шумной толпой ломанулись на улицу в поисках не столько жениха, сколько его стоимости в денежном эквиваленте. Но таинственных друзей столичного лекаря — равно как и его выкупа — и след простыл.

* * *

Масдай снизился перед конторой заброшенной шахты, и Олаф, не дожидаясь приземления, соскочил с зажатым подмышкой трофеем и зашагал к двери. Через несколько секунд маг и Серафима скатали ковер, взвалили на плечи и вприпрыжку побежали за конунгом, еще надеясь предотвратить кровопролитие.[5]

Торопились они напрасно. Первым, что бросилось им в глаза, было расположение бывших влюбленных — по разным углам заваленной старой мебелью комнаты. Эссельте стояла с неприступным видом, скрестив руки на груди и презрительно оттопырив нижнюю губу — искусанную до крови, заметила Сенька. Холодный взгляд принцессы остановился в загадочной точке в полуметре слева от головы Друстана.

Лекарь, пришедший в себя по дороге, переминался с ноги на ногу под хищным взором Олафа и укоризненным — Ивана, опустив голову и нервно сжимая и разжимая кулаки.

Слов не было.

Царевна, вздохнув, пришла к выводу, что инициативу придется взять в свои руки.

— Итак, подсудимый Друстан, сын Аккобрана, бывший придворный лекарь Конначты, короля Гвента, что ты имеешь сказать в свое оправдание? — проговорила она усталым скучным голосом. — Запомни, что бы ты ни сказал, мы обратим это против тебя… или как там правильно?

Друстан, словно очнувшись ото сна, поднял голову, и глаза его лихорадочно сверкнули.

— Я люблю Ханну! Я не могу без нее жить — и это не просто слова! Когда ее нет рядом, я чувствую, что умираю, что жизнь покидает меня, как вода — дырявый кувшин, по капле, но неотвратимо. Когда она не со мной, я и чувствую себя дырявым кувшином — никому не нужным, заброшенным и бесполезным! Ханна — смысл моего существования! Если бы мне еще две недели назад сказали, что я полюблю кого-то больше, чем Эссельте… простите… то есть, ее высочество… я рассмеялся бы этому болвану в лицо! Но это случилось. И я не понимаю… Я не думал, что такое возможно, что я… я… — впервые за всю свою пламенную речь Друстан смешался, взгляд его метнулся на принцессу, точно в поиске оправдания или прощения — но не нашел ни того, ни другого, и голова его снова опустилась, роняя прямые черные волосы на глаза. — Ваше высочество… я виноват… Я думаю о том, какие страдания причинил вам своим поступком… и у меня разрывается сердце… и душа рыдает… и извинить меня невозможно, я знаю… в такие мгновения я сам себе омерзителен… но… Я не могу растоптать свои чувства. Не больше, чем яблоко, падающее на землю, способно взлететь в небеса…