Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - [88]

— Хватит об этом. Ты повтори нам лучше слова, которые сказал на собрании.

Саид Накормивший Голодных Женщин, довольный, что стал центром всеобщего внимания в эту необыкновенную ночь, воскликнул:

— Михаймид, вот твои друзья смеются над людьми, а сами не знают всей правды. Говорят: «Саид Сова — он и есть Саид Сова, хоть Фатума и назвала его Саидом Накормившим Голодных Женщин и Могучим Крокодилом». Укоряют меня, что я стал муэдзином. А я, клянусь верой, читаю азан только ради милосердного аллаха. Работа же в комитете — это одни пересуды и неприятности, нет в ней ни пользы, пи радости. Клянусь святой верой, с сегодняшней ночи я ни о чем больше не попрошу ни комитет, ни дирекцию фирмы, ни даже начальника полиции мудирийи[55].

Михаймид вспомнил свой прежний разговор с Саидом и сказал:

— Может быть, ты нашел клад?

Ахмад подхватил:

— Верно говорят, Саид нашел клад. Иначе, с чего бы ты стал так задирать нос, несчастный?

— О аллах! Пошли всех благ нашему шейху Аль-Хунейну, — сказал Саид.

— Клянусь всевышним, — воскликнул Махджуб, — здесь дело не в кладе и не в сокровищах. Ему вскружили голову деньги инспектора.

Саид засмеялся, но ничего не ответил.

Ахмад проговорил:

— Говорят, Саид хочет развестись с дочерью инспектора.

— Нет, — возразил Саид, — с дочерью инспектора я разводиться не буду. Но, если устроите мне еще одну свадьбу, я не откажусь…

Абдель-Хафиз перебил:

— Кому ты нужен, чертова копоть? Или ты считаешь себя молодым?

Махджуб сказал:

— Он найдет себе какую-нибудь образованную. Их сейчас много объявилось. И конечно, чтобы она говорила по-английски. Нынешнее время — время английское.

Ат-Тахир добавил:

— Одну из тех девиц, которые кричали на демонстрации «Да здравствует народ!». Кто этот народ? Не иначе треклятый Саид Накормивший Женщин и его друзья.

К великому удивлению Михаймида, Саид убежденно заговорил:

— Клянусь верой и правдой, в городе совершаются добрые дела, в городе все идет к лучшему. Вы говорите, что город погиб, потому что вы больше им не правите. Девушек, которые устроили демонстрацию, все у нас любят. Они скромные, культурные, образованные. Это наши дочери и дочери наших детей. И если я найду среди них девушку по себе, и она скажет «женись на мне», то, клянусь верой и правдой, на следующий же день заключу с ней брачный контракт.

Михаймида еще больше удивило, что никто не рассмеялся после этих слов Саида, что никто не стал с ним спорить.

Полная луна в это время улыбалась. Она спокойно лила свой свет, подобно источнику, в котором никогда не иссякает вода. Тихие звуки жизни в Вад Хамиде сливались в гармоничную, стройную симфонию, которая навевала мысли о том, что смерть — это лишь одно из проявлений жизни, ее иная форма. Все есть сущее и пребудет сущим. Не будет войн, и не прольется кровь. Женщины не будут рожать в муках, и мертвых не будут хоронить со слезами. Все изменится, подобно тому, как меняются времена года в странах с умеренным климатом, следуя одно за другим. Все будет плавно течь по небесному своду, и ночь не настанет раньше дня.

Стояла чудная, небывалая тишина. Абдель-Хафиз произнес: «С нами бог». Михаймид подумал о том, что никому из этой компании не суждено сыграть героической роли. Саид на это не способен, потому что лишен честолюбия. Его лавка не приносит ему ни убытка, ни дохода. Он ест, одевается и неизменно, вот уже больше сорока лет жалуется на жизнь, иногда сердито, иногда со смехом. Ат-Тахиру Вад ар-Равваси не суждена такая роль, потому что он смеется над собой и над другими и верит не в себя, а в Махджуба. Другой Саид — тот сын своего времени. Его звезда сейчас восходит. Таким людям еще предстоит сыграть свою роль, что бы там ни говорили. Роль же самого Махджуба уже сыграна. Его положение по-настоящему трагично, потому что он не хочет покинуть сцену.

Глубоко вздохнув, Ат-Тахир Вад ар-Равваси проговорил:

— Эх, старые времена уходят, новые настают.

Саид Законник засмеялся и сказал:

— Я же говорю вам, речь Накормившего Женщин на собрании кооператива — это такая речь, что ее надо напечатать в книгах и изучать в школах. Слушайте все внимательно, и ты, Михаймид, тоже: Ахмада и Абдель-Хафиза на собрании не было. Народ столпился под большой акацией. Жарища такая, что не продохнуть. Мы приготовились, ну, думаем, будет драка! Потом этот наш друг, чтоб ему пропасть, встает и просит слова. Еще накануне вечером он ужинал вот здесь, вместе с нами, и клялся, что будет голосовать за нас. Когда он поднялся, я говорю Вад ар-Равваси: «Хоть он глупец и пустозвон, но тоже с нами». Он не сказал ни «здравствуйте», ни «во имя аллаха», ни «слава аллаху», а сразу начал: «Люди добрые! Махджуб, Ат-Тахир и Саид — мои друзья и братья. Махджуба все знают и любят. Это такой человек, каких не сыскать. Клянусь верой, он один стоит тысячи людей. Он гроза врагов, защитник вдов и сирот. Но, аллах свидетель, эти люди сожрали наш город, бессовестно обглодали его до костей. С самого дня творения эта банда ворует и грабит, не зная ни совести, пи закона. Если они что-нибудь возьмут, то назад уж никогда не отдадут. Клянусь господом, круглый год нет от них людям отдыха и покоя. Они разворовали и ограбили город, да не даст им аллах счастья. Они здоровые, как быки, и утробы их ненасытны. Как сказал наш уважаемый начальник Ат-Турейфи, теперь этим людям среди нас не место. Пусть они сидят дома. Так будет лучше. Если же они будут возражать, то парод скажет им свое слово. Да здравствует народ! Слава пароду! Да здравствует Ат-Турейфи! Долой Махджуба! Долой весь род Исмаила, чтоб ему пропасть! Этот друг, храбрец-удалец, тратит все своп деньги на арак. Махджуб — уважаемый человек, человек, который много сделал для города, — разорял и грабил. Он продал мне поле, засеянное клевером, за пятьдесят пиастров. Я сказал ему: „Я буду владеть с тобой на паях коровой“. А он говорит: „Я в пай вступать не хочу“. Люди! Молитесь пророку. Вы сами видите, где добро, а где беззаконие. Кончайте это дело. Разойдемся по домам».