Супруги Голон о супругах Пейрак - [6]

«И вот оказывается, — пишет П. Декс, — что в соседней стране уже по крайней мере два столетия существует... оригинальная цивилизация, возникшая в результате слияния местной романской культуры с культурой завоевателей»[19].

Рыцари привносят в складывающийся в их среде куртуазный стиль более утонченный вкус, заимствованный у испанских арабов.

«Союз мужчины с женщиной облагораживался здесь наличностью духовного сближения, — отмечал видный русский историк и литератор К. А. Иванов — ...Такою же свободой пользовалась женщина и на юге Франции. Здесь женщины могли быть обладательницами поземельной собственности. Они пользовались в обществе большим влиянием. На этой-то почве и возникло здесь так называемое „служение дамам...“»[20].

При дворах феодалов юга впервые возникла куртуазная поэзия, центральное место которой отведено культу дамы. В лирике трубадуров, в куртуазном романе выделяется фигура творца, совершающего подвиг служения даме. На юге возникают «Суды любви» — придворные увеселения, в ходе которых дамы и кавалеры обсуждают различные «сложные случаи» в отношениях влюблённых. Появляются и трактаты о любви, из которых наиболее значительный — написанный по-латыни капелланом Марии Шампанской, Андрэ, в 1184-1185 годы — «Об искусстве достойной любви», где он пытается систематизировать представления о любви от Овидия до куртуазной литературы, а затем формулирует правила любви.

И все же не латинские трактаты определяли дух «Gay Saber» — «веселого искусства», как называли свою поэзию трубадуры. Искусство это, возникшее из народных провансальских песен, хоть и усложнялось со временем, становясь более вычурным, но язык его оставался народным, и трубадуры доказали его превосходство над мертвенностью латыни.

В народной среде черпает южнофранцузское общество этого периода и свою философию, подрывающую догмы католицизма.

Известно, что борьба философских идей в эпоху раннего феодализма носила характер борьбы идей религиозных. То же касается и социальной борьбы. Как христианство, зародившееся в среде угнетенных, стало религией феодального общества, с течением времени зачеркнув, по сути, свое изначальное предназначение — поддержку низших слоев, так и антикатолическая ересь, зарождаясь в кругах мелких ремесленников, крестьян и т.д., распространялась на классы феодалов, становилась знаменем их социальных устремлений и объединяла их с народными массами — постольку, поскольку объединение это было нужно борьбе за независимость: не только от ортодоксальной церкви, но и от королевского домена.

Альбигойская ересь получила свое название по городу Альби и графству Альбижуа (Альбигойя), где к концу XII века распространилась секта так называемых катаров (от греческого katharos — чистый). Ее истоки — в вавилонском астральном, т.е. звездном, мировоззрении, рассматривавшем звезды как божества, Луну — как образ вечной жизни (ибо она умирает и воскресает), а Солнце — как силу, погашающую сияние небесных светил, т.е. — источник тьмы. Борьба добра со злом изображалась вавилонянами как борьба света с тьмою. Альбигойцы последовательно впитали и учение пророка Заратустры — маздаизм, в основе которого лежало противоборство бога Ахурамазды со злым духом Ариманом, и манихейство — учение перса Мани, пытавшегося слить маздаизм с христианством. Вслед за Мани альбигойцы стремились возвратиться на пути достижения личного общения верующего с Богом и, следовательно, осуждали положения и действия католических клерикалов, отрицали храмы, таинства, иконы, крест. Однако, проповедуя аскетизм, альбигойское учение полагало, что истинная чистота возможна лишь для избранных — собственно катаров, т. е. святых утешителей верующих, а этим последним, признающим принцип, но не обладающим силами привести его в жизнь, оставляла возможность жить в довольно свободных рамках. Эта-то свобода образа жизни, раскованность духа, еретические воззрения на религию — все эти черты царящих на юге Франции взглядов не могли не вызвать резко отрицательного отношения Римской церкви.

Взошедший на папский престол в 1198 году тридцатисемилетний Иннокентий III, призывая к четвертому крестовому походу на Константинополь и Византию, одновременно обратил внимание на чрезмерное усиление партии альбигойцев, рупором его идей стал некий Фульк из Нейи, городка на Марне. В ноябре 1199 года Фульк выступил с проповедью в шампанском замке Экри, после чего многие из присутствовавших приняли обет встать на «стезю Господню». Среди этих многих был и тридцатидевятилетний граф из Рамулье Симон де Монфор IV. Следуя наставлениям Августина, требовавшего насильственного возврата еретиков в лоно церкви, папа Иннокентий III послал в южную Францию своих легатов, которые через светские власти стали подвергать еретиков самым тяжелым наказаниям. В результате своих злоупотреблений в 1208 году был убит папский легат Пьеро Кастельно, и это дало папе повод возбудить против альбигойцев крестовый поход. Возглавил его в 1209 году Симон де Монфор. Началось «завоевание Тулузы армией крестоносцев. Любовь, грацию и веселье сменили варвары и святой Доминик… Это были наши отцы; они убивали и опустошали все сплошь; ...их воспламеняла дикая ярость против всего, что носило какой-нибудь отпечаток цивилизации, к тому же они не понимали ни слова из этого прекрасного южного языка, и бешенство их от этого еще усиливалось. Весьма суеверные и предводительствуемые ужасным св. Домиником, они верили в то, что попадут на небо, если будут убивать провансальцев. Для тех все было кончено: конец любви, конец веселью, конец поэзии...»