Супергрустная история настоящей любви - [44]

— Когда? — спросил Бэрри, явно заразившись моим волнением. — Когда это станет возможно?

— Мы почти у цели, — в отчаянии сказал я. 239 000 долларов в юанях, которые я должен Говарду Шу, будут вычтены первого числа следующего месяца. Эти деньги должны были стать задатком за первую из многих процедуру дехронификации. Да, мое имя снова на Табло — и что же? Поезд уходит со станции, а я бегу следом, чемодан раззявлен, и по платформе комически рассыпаются белые трусы.

Я повез Бэрри на пустынную Йорк-авеню, в наш исследовательский центр, десятиэтажную бетонную глыбу, когда-то бывшую пристройкой крупной больницы. Пора ему повстречаться с нашими Индейцами. В «Постжизненных услугах» тема с Ковбоями и Индейцами. Мы в отделе по связям с Жизнелюбами называемся Ковбоями; Индейцы — это те, кто взаправду проводит исследования; в основном они приглашены из Индии и Восточной Азии и занимают восемьдесят тысяч футов на Йорк, а также три комплекса-спутника в Остине, Техас; Конкорде, Массачусетс; и Портленде, Орегон.

У Индейцев все по-простому. Там, куда пускают посетителей, смотреть особо не на что — обыкновенная контора: молодежь с эппэрэтами, нечувствительная к внешнему миру, и, может, кое-где стеклянный резервуар с мышами или какая-нибудь вертушка неизвестного назначения. Из онкологической и вирусной лабораторий навстречу Бэрри вышли два самых общительных парня — обоих зовут Прабалями — и вывалили на него новую порцию терминологии, подпуская между тем отрепетированные рекламные лозунги:

— Мы уже прошли стадию альфа-тестирования, мистер Бэрри. Могу со всей уверенностью заявить, что мы уже на бета-стадии.

Когда мы вернулись в синагогу, я проанализировал Бэрри на желание жить. Провел сканирование, определяющее биологический возраст объекта. Тест на переносимость трудных условий. Проверку на Устойчивость к Бесконечной Печали. Проконтролировал его реакцию на потерю ребенка. Бэрри, видимо, чувствовал, сколько поставлено на карту, и подергивал англосаксонским носом, пока в зрачки ему проецировались Изображения, а я между тем считывал результаты своим эппэрэтом. Он вынесет что угодно. Жизнь, это беспрестанное движение от одного источника боли к другому, печалила его, но не более, чем многих других. У него трое детей, и он станет цепляться за них вечно, хотя его текущий счет в банке позволяет сохранить для вечности только двоих. На своем эппэрэте я запустил «Выбор Софи»[52] — Джоши считает, основной затык в нем.

Бэрри совсем вымотался. Последний барометр, тест на Когнитивные Языковые Способности Паттерсона-Клея-Шварца, может подождать следующего раза. Я уже понимал, что этот совершенно разумный, сверхъестественно добрый пятидесятидвухлетний человек в квоту не попадет. Он обречен, как и я. И поэтому я улыбнулся ему, поблагодарил за искренность и терпение, похвалил его интеллект и зрелость, а затем тычком пальца в цифровой стол бросил его в пылающий погребальный костер истории.

Из-за Бэрри меня колбасило, но еще больше колбасило из-за себя. В кабинете Джоши весь день толпились люди, но я зашел, улучив тихую минутку, и увидел, что он стоит у окна, недоуменно разглядывая безупречно синее небо, в котором, нацелив вниз армированный нос, как раз плелся к Ист-Ривер одинокий жирный военный вертолет, словно хищник на охоте. Я тихонько приблизился. Джоши кивнул — не то чтобы недружелюбно, но сдержанно и устало. Я рассказал про Бэрри, подчеркнул красоту его души и его проблему — слишком много любимых детей, нет денег спасти их всех, — и в ответ Джоши пожал плечами.

— Если хочешь жить вечно, средства найдешь, — сказал он: таков краеугольный камень постжизненной философии.

— Слышь, Гризли, — сказал я, — может, запишешь меня на дехронификацию со скидкой? Только поддержка мягких тканей и, может, пару-тройку биологических лет стереть?

Джоши поглядел на девятифутового стекловолоконного Будду, который украшал его пустой кабинет, — обалдевшие глаза Будды испускали альфа-лучи.

— Это только для клиентов, — сказал Джоши. — Сам ведь знаешь, Резус. Зачем ты меня заставляешь это говорить? Диета и тренировки. Замени сахар на посконник. В тебе еще полно жизни.

Печаль моя затопила кабинет, смазала его прямые простые контуры, вытеснила даже аромат розовых лепестков, который спонтанно выделял Джоши.

— Я не это хотел сказать, — пояснил он. — Не просто полно жизни. Может быть, вечность. Но не обманывай себя — гарантий тут нет.

— Однажды ты меня похоронишь, — сказал я и тотчас пожалел. Как в детстве, попытался вообразить небытие. Окатил холодом свою естественную влажность голодного иммигранта во втором поколении. Подумал о родителях. В смерти мы с ними встретимся. Ничего не останется от нашего усталого разбитого племени. Мама купила три смежных участка на лонг-айлендском еврейском кладбище. «Мы всегда будем вместе», — сказала она мне, и я чуть не разрыдался над этим нелепым оптимизмом, над ее верой в то, что свое представление о вечности — а какое у нее может быть представление о вечности? — она хочет провести со своим непутевым сыном. — Увидишь, как я погасну, — сказал я.

— И это разобьет мне сердце, — ответил он, и голос его дрогнул от изнеможения, а может, от скуки.