- Это было бы здорово! Я в столице ещё не был.
Хозяева показывают мне место моего обитания на эти пять московских дней. Оказалось, что сейчас у них свободна целая комната, так как сын служит в Белоруссии. Дочка с семьёй в сентябре получила двушку и теперь с мужем и внучкой живёт на окраине Москвы в районе Медведково и работает офтальмологом в районной поликлинике.
Засунув шмотки на выделенную мне полку, смыв с себя грязь и суету вагонной жизни я снова выхожу к хозяевам.
- Николай Иванович, курсант Рогов готов к любым походам.
- Узнаю Гришку Рогова, тот тоже такой же шустрый был. Молодец, не стал рассиживаться. Да и правильно! Что время зря терять. Сейчас подожди минут десять, я оденусь и выдвигаемся. – Он скрывается в своей комнате, не переставая при этом разговаривать. - Двинем мы сегодня с тобой не Москву смотреть, её ты и сам прекрасно посмотришь, а съездим в Подольск. Там на окраине стоял полк АДД, где экипаж наш сложился. Это будет гораздо интереснее, да и мне самому приятно вспомнить юность боевую. Потом отцу расскажешь, ему тоже понравится. Там у него помнится с какой-то прачкой, даже что-то вроде романа приключилось. Лучше бы конечно, в Рязань махнуть, где нас расписали по самолётам, но до Рязани далеко –пять часов поездом, а Подольск всего час на электричке.
- А у тебя, лейтенант Захаров, никакой прачки там не приключилось? – это внезапно в разговор вклинивается супруга бравого полковника.
- Что ты, что ты, как можно! У меня как под Варшавой приклеилась одна связисточка, так до сих пор не отклеится. Ты у меня одна единственная по гроб жизни – в тон ей отвечает Николай Иванович, натягивая меховые летчицкие унты.
- Минутная готовность! – как там наши небесные братья – космонавты говорят, - Ключ на старт! Протяжка один! Ключ на дренаж! Поехали!
Остаток дня мы провели в походе по местам боевой славы моего родителя. От того грунтового аэродрома ничего уже не осталось. Его перепахали еще во время войны, когда фронт сдвинулся на запад. Но березовые и осиновые колки на месте. Можно было представить, что в 1943 всё выглядело приблизительно также.
Рассказал мне бывший командир экипажа и случай, который только по счастливой случайности не закончился трагически для папани. И всё по его бесшабашности. Захотелось ему, видите ли, устроить фейерверк! В результате попал в госпиталь с ожогом рук и лица, хорошо, что под трибунал за самострел не попал. Своей стариковской натурой думаю, - какие же это были, по сути, мальчишки!
В поезде Николай Иванович грузит меня рассказами из своей послевоенной жизни. Как их с женой мотало по гарнизонам, как при одном из полётов ему пришлось садиться на вынужденную, и они чуть не сгорели вместе с машиной и остальным экипажем.
- Боря, - вдруг меняет тему бывший лётчик, - а тебе отец не рассказывал, чего он в авиацию не вернулся. Ну, уволили из ВВС, пошёл бы метеорологом на любой аэродром для начала, а там, глядишь, и снова в небо?
- Нет, он ничего про ту жизнь не рассказывал. Не знаю, может слишком гордый был. Вот я, когда слушаю его рассказы о том, как он хорошо учился везде, где приходилось, всё время думаю, что толку от этой отличной учёбы было не много. В результате осел в школе, преподаёт «труды».
- Да, жалко мужика, а ведь он и в самом деле был отличным штурманом. Просто, от бога. Однажды из такой жопы нас вытащил, что до сих пор не верится.
Я снова выслушиваю очередную историю о фронтовых приключениях славного экипажа Ил-4.
Первым делом по прибытию в Подольск, который оказался довольно большим городом, мы отправились за речку Пахру. Морозно и солнечно. В лучах полуденного солнца блестят искорки снежинок поднятых лёгкой позёмкой. За Пахрой лежит деревенька Сальково, там располагался 17 гвардейский авиаполк дальнего действия. Мы с Николаем Ивановичем бродим по просёлкам. Он пытается отыскать место, где была взлётка, где стояли бомберы, где жил личный состав. Найти что-либо трудно. Прошло больше тридцати лет, деревенька хоть и не выросла, но хозпостройками обстроилась. В конце концов, мой гид машет устало рукой.
- Ладно, - похоже, что не вспомню я сейчас, что где стояло, да и не так уж это важно. Я тебе лучше расскажу про фронтовую работу.
Отсюда отправлялись бомберы, неся смертоносный груз на головы фашистов. – Назидательно, как по писаному, рассказывает бывший лётчик. - К сожалению, бомба не понимает, кого убивает фашиста или нашего мирного жителя, полицая или ребенка. В тот период бомбить летали наши оккупированные города – Брянск, Орёл, Гомель. И чувство от хорошо сделанной военной работы мешалось у нас со злой тоской от осознания того, что стал невольным убийцей невинных. Кроме того, Ил-4 неустойчив, каждую секунду норовит завалиться в крен, уйти с курса, задрать или опустить нос. Нужно беспрерывно крутить штурвал, чтобы самолёт летел в заданном режиме… Напряжение всё время полёта не проходит. Прилетаешь, руки трясутся. И спирт был единственным лекарством от душевной и физической боли. Как ни странно, но никто из нашего экипажа не спился после войны.
