Сунг - [45]

Произнеся эту сентенцию, Витьковский снова натянул на голову наушники, посмотрел на часы (наступил очередной сеанс связи с оперативным штабом) и начал наговаривать в ларингофон какую-то абракатабру:

— «Гиндукуш», прием… «Гиндукуш», я — «Робинзон». Ответь «Робинзону»…

Лейтенант покосился на Уфимцева, отвел от себя коричневую эбонитовую коробочку тангеты и предложил:

— Гоша, сходи покури на улицу, а? Тут у меня, сам понимаешь…

Игорь, не обиделся. За свою карьеру военного корреспондента он уже привык, что вокруг него порхают тайны. И от них лучше держаться подальше, чтобы не погрязнуть в расписках о неразглашении. После этого ты станешь не журналистом, а дядькой без профессии с навсегда запечатанным ртом.

Поэтому Уфимцев безропотно поднялся с табуретки, нагло вытащил из пачки «Президента» Витьковского сигарету и вышел на улицу. Здесь он вновь столкнулся с «Сангаком». Прапорщик сидел на подножке заставской «шишиги» и тоскливо перекатывал под губой насвай.

— Когда поедем? — спросил он Игоря. — Скоро темно будет, а ночью здесь лучше не ездить.

— Хрен его знает, — ответил корреспондент, — Валера чего-то мудрит…

На крыльце вагончика появился лейтенант и обратился к прапорщику:

— Езжай один, мы не можем. Приказ штаба: находится в расположении…

Старшина горестно чмокнул насваем, полез в кабину и вытащил оттуда бутылку «Пшеничной»:

— Понимаю, служба! На вот, лейтенант, выпей за рождение сына!

— Ты чего?! — строго вытаращил глаза Витьковский, — Охренел? А вдруг бойцы увидят?!

Уфимцев торопливо выхватил из рук «Сангака» бутылку и спрятал за обшлагом камуфлированного бушлата (внешне корреспондент отличался от пограничников только тем, что на его военной форме не было знаков различия). После чего залез в кузов «шишиги» и забрал оттуда предназначенное для него оружие.

— На обратном пути поедешь, заберешь, — сказал он старшине. — Чтобы лишние стволы твоим гостям глаза не мозолили. А то возникнет желание пострелять. И не только в воздух…

Тот согласно кивнул головой и полез в кабину.

— Мудрит чего-то Юрков, — произнес Валера, когда прапорщик укатил в родной кишлак на грузовике, и офицер и журналист, на пару обойдя посты, сели за стол в вагончике, — Вроде и так усиление, а он еще вводную подкинул. Мол, на моем участке может появиться какая-то неожиданность. Огня по этой «неожиданности» не открывать, а сразу же доложить ему. Какая, к черту, «неожиданность»? Детская, что ли?! Или выпил с устатку товарищ полковник… Кстати, по поводу «выпил»… Где бутылка старшины?

— Вон в тумбочку поставил, — ответил Игорь.

— Давай, корреспондент, вмажем по чуть-чуть! Поговорим, пока эта самая «неожиданность», — при этом слове Валерка сморщился, словно лимон проглотил, — не появилась. Ты вот свежий человек, в столице недавно был. Расскажи свежие новости. А я одно и то же «кино» вижу — «Горы»! Да еще со своими раздолбаями воюю…

Лейтенант потянулся к видавшему виды кассетнику, притулившемуся у стены на рабочем столе и нажал на «плэй». В магнитофоне зазвучала песня.

Валера принес бутылку, открыл банку тушенки, накрошил штык — ножом серый пшеничный хлеб и поднял перед собой солдатскую алюминиевую кружку:

— Давай, корреспондент, выпьем за господ офицеров! За русских офицеров, на которых эта граница держится и вообще государство. Если бы не мы, давно бы демократы вместе с Борькой страну америкосам продали!

— А ее и так продали, — сглотнув водку и не делая попытки закусить, Уфимцев полез за сигаретой, — Так, как сейчас в России люди относятся к военным, могут вести себя только враги или оккупанты.

— А они и есть оккупанты, — произнес Валера, протягивая корреспонденту зажигалку, — Думаешь, я кому-то нужен в столице? Я в отпуск через нее ехал, так и у меня «крыша» потекла: весь юг в огне, а Москва — в огнях иллюминации! Кому до нас есть дело?! Сейчас новое словечко в обиходе появилось — «провинция»! Это так в Москве области страны называют. Я, между прочим, историю и в школе, и в училище учил, знаю: «провинциями» в древнем Риме называли колонии. Рим, значит, был метрополией, а захваченные земли — провинциями, где легионеры грабили варваров для пополнения казны…Не поверишь, — продолжил он, — военным я себя только здесь почувствовал, — Здесь, в Таджикистане, на военную форму не плюют. Любят или ненавидят, но не презирают! А в метрополии, в Москве, мы люди второго сорта. Последний брокер — чмокер, который от армии в дурдоме откосил — в десять раз более уважаем, чем я, офицер государевой службы. Парадокс: здесь, на чужбине, я человек, а на родине — дерьмо на палочке! И пока родина будет к нам так относится, в ответ она будет тоже самое получать!

— Но ты же ей служишь. И честно служишь, — возразил Уфимцев. — Прости, не усматриваю в твоих словах логики.

— Никакой логики. Одна практическая жизнь. Игорь. Меня так воспитали. Я могу только честно служить. Можно, конечно, уволиться, и в России бананами или прокладками торговать. Но чтобы это сделать, нужно изменить свой генетический код, суть свою, понимаешь? А это уже буду не я. Валера Витьковский умрет, а вместо него будет барыга по фамилии Витьковский. И эта фамилия не будет ничего значить…