Сунг - [43]
При этих словах закончивший намаз и теперь сидевший неподалеку Нурулло вздрогнул.
«Ага, сука, — злорадно подумал Сашка, заметивший краем глаза испуг пленника, — Все же боишься смерти!»
— Но задание мы провалим, — заключил он, — по твоей вине, Коля! И потом ты можешь хоть застрелиться, хоть подорваться, но это тебе уже не поможет. И что тебе Руслан скажет на это на том свете? Знаешь, что скажет? «Козел ты, Николай, и если бы у меня была возможность тебя кокнуть еще раз, то я бы это сделал перед строем всех пацанов». А можешь и кокнет. Перед строем погибших пацанов! Откуда мы знаем, какие на том свете наказания предусмотрены…
Саранцев посмотрел на серые скалы вокруг. На Пяндж, что катил с грохотом свои темные воды. Потом он перевел взгляд на голые ветки гранатового дерева и подумал зло:
«Сейчас уйдет. Не убедил, только разозлил. А отпускать нельзя. Придется стрелять. Что за сутки такие, Господи!.. И никакого теплого ветра не было, — мелькнуло у него вдруг в голове, — Да и цветущих садов тоже. Наверняка здесь «духи» гранаты жрали, вот и семечко уронили».
И сплюнул на землю зеленой тягучей струей насвая.
— Ладно, командир, — ответил после затянувшегося молчания Николай, — Я пойду с вами. Я тебе верю.
— Лады! — Саня не смог сдержать счастливой улыбки.
Глава 11
Робинзоны
Ветер «афганец» с упорством дикого зверя бился о стену штабного вагончика.
Выл, кряхтел, царапал старое железо обшивки. Дребезжал ставнями, плотно закрывающими единственное окно пусть временного, но все же человеческого жилья. Десятками разных голосов завывал в трубе печки — «буржуйки», пытаясь вселить страх в человека, одиноко сидевшего за столом.
Человек прислушался к этим воплям и поежился. Он вспомнил картину, что увидел полчаса назад, когда выбирался из своего убежища по малой нужде.
Холодный сырой ветер с юга ожесточенно гнал рваные клочья белесых облаков, подсвеченных сверху почти прозрачным диском Луны. Облака отбрасывали на склоны гор неясные, быстро меняющиеся тени. Словно тысячи всадников проносились по ним в бешеной, понятной только им упоительной скачке. Пограничный Пяндж чернел извилистым клинком сабли. Долина, расстилавшаяся внизу холма, откуда на буйство погоды смотрел человек, то вспыхивала опаловым светом яркого ночного светила, то погружалась во мрак. А где-то вдалеке в горах сверкали пламени зарниц, и время от времени «афганец» доносил грохот…
«То ли гроза, то ли эхо идущей войны…» — вполголоса пропел человек, поправляя бушлат, наброшенный на плечи (в вагончике было прохладно: печка — буржуйка, расположенная в его красном углу, не топилась).
Он представил, каково сейчас дежурным нарядам пограничников. Хорошо ему, вольному: сиди в относительном, но все же тепле, и не высовывай нос в промозглую ночь.
Военный корреспондент Игорь Уфимцев который день куковал на этом участке, не имея никакой возможности выбраться отсюда на Большую землю.
Сначала планы смешала непогода: затяжной дождь в долине поднял уровень воды в реке, залил брод. И полуостров, на котором находилась восемнадцатая застава с военным корреспондентом, оказался отрезанным от основного берега. Но даже если Уфимцев сумел перебраться на другую сторону, это не облегчило его задачу. Путь к таджикскому городу Куляб, расположенный к северу за горными отрогами, лежал через перевалы. А их засыпал снегом все тот же вездесущий «афганец».
Вчера утром появилась надежда: ветер разогнал облака. И на синий небосклон, жарко улыбаясь, влезло весеннее таджикско-афганское (смотря с какой стороны смотреть) солнце. Уфимцев, успевший за пять суток всласть наговориться с бойцами и офицерами, сползать с разведчиками в горы, сходить в близлежащий кишлак (где ему предложили обменять резиновые сапоги на пригоршню анаши); и впавший от вынужденного простоя в меланхолию (от которой не спасала паршивая таджикская водка); воспрянул духом — пора было собираться в дорогу.
Но тут на беду на соседнем участке возникла «обстановка» — «духи» устроили войну. Все передвижения вне заставы были запрещены. И Уфимцеву оставалось только смириться с судьбой.
Игорь покосился на недопитую бутылку водки, стоявшую на столе, глянул на часы, показывающие глубокую ночь, и подумал:
«Ч-черт, где это Валерку носит! Ушел на десять минут за закуской, а пропал на час…»
Валеркой звался его новый знакомый — двадцатидвухлетний начальник восемнадцатой заставы лейтенант Валерий Витьковский. С ним корреспондент, родившийся на два года раньше, сразу нашел общий язык.
За прошедшие несколько суток он успели распить бутылку шаропа,[20] посидеть в засаде на границе, обстрелять из АГСа[21] группу контрабандистов с чарсом и поохотиться на кабанов. Это было достаточно, чтобы у двух человек в одинаковой военной одежде первоначальная симпатия перешла в дружбу.
Собственно говоря, «восемнадцатую» заставой назвать было трудно в привычном понимании этого слова.
Пара строительных вагончиков (в одном из которых жил Валера, во втором обитали солдаты), закрытые со всех сторон земляными валами, стояли на вершине холма. Сеть траншей и пулеметных гнезд с огневыми позициями минометчиков окружала их по периметру. На самой высокой точке возвышенности скворечником торчал наблюдательный пункт пограничников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Высоко над уровнем моря» рассказывает об Афганской войне в период вывода советских войск из ДРА через призму судеб простых солдат — вчераших школьников, студентов и «пэтэушников». Повествует о том, как сложилась судьба у тех, кто выжил на той войне.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В первые же дни Великой Отечественной войны ушли на фронт сибиряки-красноярцы, а в пору осеннего наступления гитлеровских войск на Москву они оказались в самой круговерти событий. В основу романа лег фактический материал из боевого пути 17-й гвардейской стрелковой дивизии. В центре повествования — образы солдат, командиров, политработников, мужество и отвага которых позволили дивизии завоевать звание гвардейской.
Полк комиссара Фимки Бабицкого, укрепившийся в Дубках, занимает очень важную стратегическую позицию. Понимая это, белые стягивают к Дубкам крупные силы, в том числе броневики и артиллерию. В этот момент полк остается без артиллерии и Бабицкий придумывает отчаянный план, дающий шансы на победу...
Это невыдуманные истории. То, о чём здесь рассказано, происходило в годы Великой Отечественной войны в глубоком тылу, в маленькой лесной деревушке. Теперешние бабушки и дедушки были тогда ещё детьми. Героиня повести — девочка Таня, чьи первые жизненные впечатления оказались связаны с войной.
Воспоминания заместителя командира полка по политической части посвящены ратным подвигам однополчан, тяжелым боям в Карпатах. Книга позволяет читателям представить, как в ротах, батареях, батальонах 327-го горнострелкового полка 128-й горнострелковой дивизии в сложных боевых условиях велась партийно-политическая работа. Полк участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. Книга проникнута духом верности советских воинов своему интернациональному долгу. Рассчитана на массового читателя.
«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».