Сумерки - [22]

Марилена так ничего и не узнала о его тревогах, он был как всегда спокойным и улыбчивым, но, сойдя на перрон во Флоренции, он пристально ко всему приглядывался, выискивая признаки надвигающейся опасности. Город был светел, улицы тихи, неяркое солнце дарило мягким неназойливым теплом. На такси Ливиу с Мариленой доехали до гостиницы «Нью-Йорк» на маленькой площади Гольдони. Им отвели номер на втором этаже. Когда Марилена отдернула синие шторы и распахнула окно, перед глазами блеснул Арно, мерно и важно катящий свои пепельные воды. Над рекой выгибался дугою мост о пяти столбах, на балюстраде в равном отдалении друг от друга торчали фонари: три рожка с белыми шарами — светильниками. В комнату ворвался ветер, разметал занавески, наполнил воздух волнующим непривычным запахом сосен и воды. Ливиу понемногу успокоился, тем более что улицы ничем не напоминали о «фашистской власти». Лишь вечером в гостиничном ресторане за соседним столиком оказались три чернорубашечника. Вели они себя как все, если не считать, что сидели за столом в беретах, но это можно было отнести за счет их невоспитанности и, во всяком случае, никак не служило причиной для беспокойства.

На другой день Ливиу с Мариленой купили в гостинице за пять лир путеводитель и отправились осматривать церкви, площади, музеи. К вечеру они валились с ног от усталости, в глазах рябило от картин, статуй, порталов. Но ни Ливиу, ни Марилена не жаловались, боясь огорчить один другого. На следующий день они опять побежали осматривать город, — опять церкви, музеи, старательно подавляемые зевки, перехваченный на ходу бутерброд из плохонького ресторанчика. Вечером они чуть не взвыли от тоски, чувствуя себя участниками марафонского бега, голова и шея болели — днем то и дело приходилось задирать голову вверх, любуясь то башенками, то потолками. После ужина оба молча сидели на берегу Арно и наслаждались возможностью ничем не восхищаться. От реки веяло прохладой, дневная жара спала, на мосту зажглись трехрогие фонари, и свет их отражался в воде. Тихо шелестела река, издали доносился шум людных улиц.

— Ну, что делаем завтра? — спросила Марилена.

— Что хочешь.

— А ты?

— Как на духу? Предлагаю, пожить без путеводителя и без плана… попробовать… если ты не против?..

— Я согласна. У меня тоже предложение. Думаю, ты согласишься.

— Убежден.

— Предлагаю путеводитель вообще упразднить…

Она взяла с его колен книгу и швырнула ее за железную ограду. Книга взлетела в воздух и со всего маху шлепнулась в воду. Намокла и утонула. И оба сразу почувствовали себя свободными и со смехом поцеловались.

На следующий день Ливиу поднялся чуть свет, ушел и вскоре вернулся с корзинкой апельсинов и мандаринов. Пока не съели все до единого, из номера не вышли. Потом они отправились бродить по городу, разглядывали витрины, покупали всякую всячину: брелок, зажигалку, пилочку для ногтей, записную книжку, губную помаду, романы Эдгара Уоллеса на французском языке. Потом им приглянулось маленькое кафе, они уселись на террасе, наблюдая за прохожими. Мимо промаршировал отряд человек в двести, здоровые парни в брюках, заправленных в сапоги, с портупеями и в широкополых шляпах, как у черчеташей. Они горланили какую-то песню, скорее германского, нежели итальянского лада. В Ливиу вновь вспыхнуло беспокойство. Машины остановились. Ливиу вглядывался в прохожих, у всех были недовольные лица. Один из парней крикнул: «Viva Fascio!»[10] И восклицание это повисло в воздухе: никто не откликнулся. Люди проходили молча, некоторые с отвращением отворачивались.

— Кто это? — спросила Марилена.

— Новая власть.

— За что же она борется?

— За мир и справедливость, утверждает дуче.

— Красиво!

Ливиу улыбнулся.

— Как хочется им поверить…

— Да… Но смущает их маскарад…

Тут рекламное шествие цирка Сидоли отвлекло их внимание, и они забыли о парнях дуче. Слоны, клоуны, акробаты на ходулях, пони, величественные верблюды — «Circus Sidoli»[11].

Выйдя из кафе, Ливиу с Мариленой вскочили в первый попавшийся трамвай, и он привез их в Боболи. Они неторопливо бродили по аллеям, вышли на площадь Микеланджело и присели отдохнуть на гранитную балюстраду. Внизу простирался город с сотнями башен и куполов, залитый мягким золотистым закатным солнцем. На другом конце города высились зеленые холмы с разбросанными там и сям белыми домиками — Фьезоле и Сеттиньяно. В этот день они устали, пожалуй, даже больше, чем вчера, но были счастливы, дышали полной грудью, чувствовали себя легко и свободно…

Последующие дни проходили примерно так же. Как-то, гуляя по центру города, Ливиу с Мариленой увидели: человек лет сорока убегал от трех молодчиков в черных рубашках. У витрины антикварного магазина парни приостановились, а беглец юркнул за угол, но прежде, чем скрыться, крикнул: «Бандиты!» С ловкостью, которая привела Ливиу в восторг и в ужас, — тут уж он оценил достижения «военных гимнастов», — один чернорубашечник выхватил пистолет и трижды выстрелил. К счастью, он никого не убил. Прохожие остановились, какая-то женщина истерически заголосила, на другом конце улицы засвистел полицейский, а парни двинулись дальше как ни в чем не бывало, посмеиваясь и сунув руки в карманы.