Сумерки - [23]

В начале следующей недели Ливиу с Мариленой решили поехать в Сеттиньяно. Их привез туда маленький, битком набитый трамвай. Они бродили по склонам, а пообедать зашли в маленькую закусочную. Заказали макароны по-милански и попивали золотистое кислое винцо, отдающее немного бочкой. Столик стоял в тени, метрах в тридцати от дороги. Когда пили кофе, мимо них прошло человек десять угловатых, прыщавых юнцов. Шли они гурьбой и, заметив сидящих, — другие столики пустовали, — шумно заговорили. Один что-то крикнул, Ливиу сделал вид, что не слышит, тогда парень направился вразвалку прямо к их столику. Ливиу достал паспорта и сунул парню под нос. Тот внимательно их изучил. Он был недурен собой, с правильными чертами лица, но было в нем что-то отталкивающее, шалопай обещал перерасти в законченную скотину. Осмотрев паспорта, он широко улыбнулся:

— A, romeni Fratelli![12]

И подцепил пальцем подбородок Марилены. Она отшатнулась, он рассмеялся:

— Mio fratello, tu hai la più bella ragazza della Romania. — Он помахал им на прощание рукой. — A rivederci[13].

И присоединился к остальной компании. Юнцы двинулись дальше, гогоча и издевательски поглядывая на Ливиу с Мариленой.

Марилена сидела бледная и напуганная. Хозяин, — человек лет шестидесяти, худенький, лысый, в очках и длинном фартуке, — подошел к столику.

— I fascisti[14], — пояснил он и что-то прибавил, по тону, каким он процедил сквозь зубы это слово, Ливиу понял, что он сказал: «Собаки!»

Они расплатились и, подавленные, направились к трамвайной остановке.

— Пора возвращаться домой, — сказал Ливиу.

— Из-за этих?

— Из-за этих тоже.

— А еще из-за чего?

— Боюсь, скоро война.

— Ты что? Серьезно?

— Не знаю, но лучше быть дома.

— Тогда уедем. Я тоже боюсь, а чего — сама не знаю.

Приехали они домой пасмурным утром. Шел снег вперемешку с дождем. На замусоренном перроне валялись старые билеты, окурки, скомканная бумага. Тут же стояли красные весы с зеркальцем. Марилена решила взвеситься. Ливиу стоял рядом. Она поправилась на полтора килограмма… Под зеркальцем на весах красовалась табличка со стихами, позабавившими Ливиу:

Ты взвешивайся чаще,

Не потолстеешь ввек,

И будешь ты изящный,

Приличный человек.

Слава богу, они дома! Ливиу было весело и спокойно. Взяв Марилену под руку, он прибавил шагу. Вдруг он заметил на домах траурные флаги, сердце у него екнуло. Он быстро обернулся к носильщику и спросил:

— Кто-нибудь умер?

Носильщик опустил чемоданы наземь, сдернул с головы засаленную фуражку и ответил:

— Адриана Могу убили.

Недели за две до свадьбы Север разделил надвое свою квартиру из восьми комнат. Спальню, гостиную и кабинет он оставил себе с Олимпией. Четыре другие комнаты отдал молодым, потратив значительную сумму на перестройку. Огромная столовая служила нейтральной территорией и смягчала суровость раздела. Север провел эту щекотливую операцию вопреки желаниям Олимпии, она была против раздела, считая, что свекровь должна помогать невестке и присматривать за ней. Она думала, что Марилена наверняка плохая хозяйка, слишком уж она красива и избалованна. И чтобы Ливиу был все-таки счастлив с женой, Олимпия собиралась взять на себя труд направить и вымуштровать невестку. Кроме того, Олимпию смущали расходы. Молодым потребовалась кухня, ванная, кладовая, а это означало перестройку, то есть шум, хождение по дому чужих людей, грязь и, главное — денежные затраты. Север был без ума от невестки: он задумал облицевать ванную нежно-салатовым кафелем, а кухню — белым. Масляная краска, видите ли, им не годится! Олимпия не признавалась себе, хотя подспудно не могла не понимать, что все ее придирки и недовольство вызваны одним только чувством — ревностью…

Раздел состоялся. Олимпии пришлось утешиться мыслью, что Иоан Богдан тоже потратился, подарив молодым великолепную обстановку, выполненную по заказу известной мебельной фирмой «Бенко и К°». Трата немалая! Мебель привезли в трех огромных синих фургонах, которые тащили запряженные цугом, битюги. Мебель была массивная, орехового дерева, превосходно отделанная, что в нынешние дни редкость: все так и норовят обмануть. По-видимому, Иоан Богдан был в хороших отношениях с этим Бенко, потому что для спальни, помимо кроватей и прочего, была изготовлена весьма изящная шифоньерка со множеством ящиков, отделений и откидным столиком для вышивания с ножками в виде буквы «X». Хозяин фирмы сделал шифоньерку сверх заказа, от себя лично в подарок молодоженам. Правда, Олимпия недоумевала, зачем Марилене столик для вышивания? Когда молодые вернулись из Италии, как-то зашел разговор о шитье, и Олимпия поинтересовалась, умеет ли Марилена штопать носки.

— Это еще зачем? — возмущенно спросила Марилена, и глаза у нее округлились.

— Носки имеют обыкновение рваться.

— Розалия заштопает.

— Прислуга плохо штопает. Это всегда заметно.

— Значит, купим новые. Не ходить же в заплатанных?!

Вот они, современные девушки! И Лина Мэргитан была точно такая же, но она все же дочь генерала, а не нотариуса.

Олимпия в изысканном темно-синем домашнем платье шла через холодную длинную столовую на половину молодых. Дверь в спальню ей преградила толстая краснолицая акушерка.