Суматошные дни - [7]

— Ах, не хватит на всех пеплу–то у Семеныча! — ни с того–ни с сего вдруг горестно вздохнул дядя Вася за окном. И было слышно, как старая дворничья метла поспешила услужливо расшаркаться перед ним в ответ. Чтобы заглушить провокационный диалог между дворником и его метлой, Нине Нетребе пришлось намеренно возвысить голос.

— Ну хорошо, ну пусть «Белый квадрат»! — громко горячилась она, недоуменно вздымая густые черные брови. — Но почему именно квадрат?! В той тонне белой бумаги, которая зимой со склада исчезла вместе с сотней метров льна для народных костюмов, листы были совсем даже и не квадратные, а как раз наоборот, прямоугольные, формата А 4! И Элиза Радивиловна в тот день вообще на работе отсутствовала. Эти Федины намеки — одна сплошная гнусность какая–то!

— Подлая ложь! Плюс клевета на весь коллектив! Что теперь подумают о нас в городе? — негодовала Лапонька, нервно поводя округлым коленом, и взыгравший духом Глеб на мгновение забыл о провале своей Величальной композиции. — Элиза Радивиловна пишет, что и в Минске все уже знают об этом «Белом квадрате». Ей по факсу из министерства час назад запрос об исчезнувшей бумаге прислали.

— Кош–ш–ш-мар! — по–старушечьи прошамкала за окном метла.

— Это просто невыносимо! — возмущенно вскрикнула, оборотившись к окну, Нетреба. — Дядя Вася, да уймите же вы наконец свою говорящую метлу! У вас с ней всегда только одно на уме — как бы опошлить любое, самое святое чувство. Подозреваю, что Федина клеветническо–очернительная акция не без вашего ведома совершилась! То–то вы его с птицей небесной сравнивали!

Метла пристыженно умолкла. Судьба злостного клеветника и очернителя Феди была предрешена. Прямо на собрании его лишили квартальной премии и разжаловали до звания начинающего художника. В замочную скважину покрытой дерматином двери, шелестя, просунулся свернутый в трубочку листок бумаги.

— Вряд ли в министерстве будут удовлетворены таким нашим половинчатым ответом на их запрос, — прочтя записку, вполне согласилась с ее содержанием Нетреба. — Я полагаю, что, осквернив честь и достоинство всего коллектива, Федя вообще не имеет морального права работать среди приличных людей. И не зря Элиза Радивиловна пишет, что если нашу контору прикроют теперь за исчезновение бумаги, которое он клеветнически выдумал, то мы тут все, как один, без работы останемся, не доживши даже до перезаключения контрактов.

Волна возмущения прокатилась от стены к стене приемной и, отразившись от дерматиновой двери, через распахнутое окно выплеснулась на улицу грозным гулом разгневанных голосов:

— Проклясть его! Изъять, изгнать из нашей среды! Вакуумом, вакуумом его окружить!!..

Дядя Вася за окном был лишен возможности принять участие в прениях. Загибая один за другим пальцы на обеих руках, он лишь успевал вести подсчёт всевозможных вариантов уготованной Феде участи:

— Попомни мое слово, дорогуша! — обращаясь к метле, мрачно пророчествовал дворник. — Сейчас коллективное письмо писать начнут. В прокуратуру! С горячим пожеланием пожизненного расстрела для смутьяна и растлителя Феди. Разумеешь?

— Ш–ш–ш, ш–ш–ш, — осуждающе мотала всклокоченной головой по асфальту метла, но, наивная, ровном счётом ничего не разумела.

Коллективное письмо с требованием немедленного, по суду, отстранения Феди от работы составили на удивление быстро. Нетреба обеспечила наличие всех пятидесяти девяти подписей. Жабчук исправила незначительные грамматические ошибки. Корицкая, не доверяя почте, самолично побежала с письмом в прокуратуру.

Из замочной скважины дерматиновой двери высунулась и упала на пол очередная трубочка бумаги. Из рук замешкавшейся Лапоньки ее поспешно выхватила бухгалтер Ольга Петровна.

— Элиза Радивиловна надеется, что мы теперь побалуем ее чем–нибудь особенно хорошим, чтоб она смогла отвлечься от своих тяжелых переживаний, — прочтя записку, сообщила бухгалтер и внезапно залилась краской. Чувствительная и робкая, она часто краснела, читая деловые записки от управляющей. Но на сей раз поводом к смущению послужили не дела служебные, а печальные воспоминания о событиях минувшего дня. Ольга Петровна тяготилась мыслью о том, что не смогла принять участия во всеобщем торжестве. Виной тому была приобретённая ею в ближайшем ларьке плитка шоколада. По сравнению с иными подарками Дня благоговения шоколадка, как на грех, оказалась столь недопустимо малой по объёму, что Ольга Петровна в смятении не заметила, как съела её… Всю, без остатка… Вместе с золотой цепочкой, стыдливо запрятанной под обертку… К началу собрания судьба цепочки все еще не была решена. Бухгалтер перечла записку и, краснея, предложила побаловать управляющую иным, более доступным в настоящий момент способом:

— Давайте ежемесячно отчислять по одному проценту от нашей пятипроцентной премии в фонд Элизы Радивиловны. Нам — урон небольшой, а она эти неучтенные деньги всегда сможет перенаправить на какие–нибудь добрые дела.

— О, О-ольга, я тебя люби–и–ил! — неимоверно фальшивя, запел из наскучившего всем «Евгения Онегина» дядя Вася под шаркающий аккомпанемент своей метлы. — Тебе–е–е единой посвяти–и–ил…