Суккубус - [5]

– Не знаю.

– Это из-за Джесс?

– Какое мне дело до этой девчонки?

– Что тогда?

Маккейн достал старый фотоальбом.

– Ты был такой пискля, – улыбнулся Брэдли, разглядывая фотографии.

– Знаешь, что странно, – сказал Маккейн, пропуская замечание брата мимо ушей. – Никто не говорит мне, кем была моя мать.

– А отец?

– Он тоже не знает. Никто не знает. Даже фотографии… – Маккейн выхватил из рук брата фотоальбом и начал небрежно листать, надрывая старые пожелтевшие страницы. – Ничего! Ни одной фотографии, где моя мать была бы снята до моего рождения!

– Успокойся.

– Заткнись!

– Ты собираешься ненавидеть всех, кто вырос в полноценной семье, или же только меня?

– Всех! – Маккейн швырнул фотоальбом в дальний угол гостиной. – Знаешь, иногда мне кажется, что отец подобрал мою мать на улице, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Думаешь, она была шлюхой?

Маккейн кивнул.

– Сомневаюсь, что твой отец стал бы подбирать всякую грязь.

– Может быть, его это возбуждало.

– Любить шлюху?

– Трахать, – Маккейн взял со стола фотографии Джесс Паленберг, сделанные после ее смерти. Выбрал из них самую откровенную и показал брату. – Разве в это нельзя влюбиться?

– Всего лишь шлюха, – сказал Брэдли.

Маккейн помрачнел.

– Я не имел в виду твою мать, – поспешил оправдаться Брэдли.

– Я об этом и не думал.

– Тогда о чем?

– О Тэмми. Из них с Джесс могла получиться хорошая пара.

– Не знал, что Джесс нравились женщины.

– Ты много чего не знаешь.

– Есть вещи, о которых лучше не знать.

– Хочешь, я привезу Фэй, и мы позабавимся с ней вдвоем? Там. Наверху. Мои демоны давно тебя ждут.

– Ты не обязан служить им.

– Нет. Обязан. Это у нас в крови.

Глава вторая

Рем вздрогнул. Его молитва была прервана, но чей-то голос продолжал говорить:

– … в страну, где нет порядка, но есть вечный ужас, и именно ужас бедствий и тьмы…

Что это? Кто это? Рем вертел головой, но в комнате никого, кроме него и роженицы не было. Вот оно! Следствие греха. Следствие наказания. Исключений не бывает. Рем посмотрел на роженицу. Всегда одно и то же: где грех больше, там и наказание больше. Женщина выгнула спину и вцепилась руками в чистые простыни. Воздух сгустился и стал темным.

– Умерь свои чары, демон! – прошептал Рем. – Клянусь Богом, твой судный день уже близок. Ад ждет тебя. Ждет…

– Тебе не одолеть нас.

– Вас? – по спине Рема покатились капли холодного пота. Нет. Этого не может быть. У демонов нет согласия.

Роженица закричала.

– Где же твой Бог? – услышал Рем. – Почему он не спустится с небес и не остановит это?

– Не всякое зло приносит зло, – зашептал Рем. – Не всякое зло…

– А ты видел Бога? – продолжал голос. – Нет. Знаю, что нет. А знаешь почему? Ему наплевать. Мы дети его, а кто для него вы?

– Все, что от Бога, то приведено в порядок. Все, что от Бога…

– Так почему же ты мешаешь нам исполнить наказание согрешившего? Почему же ты препятствуешь желанию Господа нашего? Кто дал тебе право прощать содомский грех тем, чей возраст старше телесной жизни Христа?

Роженица снова закричала.

– Duo morsellus, – зашептал голос. – Смерть души и тела. Смерть души и тела…

Сотни мух наполнили комнату. Их жужжание стало невыносимым, и Рем зажал руками уши, но голос по-прежнему звучал в его голове.

– Смотри же, святоша! Вот души тех, кто отверг Христа, дабы вступить в брак с моим господином. Смотри! Разве они несчастны?!

Мухи облепили роженицу.

– Узри же лицо господина твоего! – громыхал голос, перекрывая ее крики.

– Я должен быть сильным! – твердил себе Рем. – Я должен быть…

– И будут же сильные сильно истязаны! – громыхнул напоследок голос, а через мгновение Рем услышал детский плач.

* * *

Мальчик. Рем завернул ребенка в простыню и вышел из пропитавшейся кровью и зловонием комнаты. Ожидавший за дверью отец был бледен. Он бережно принял из рук Рема младенца. Его наполненные болью раскрасневшиеся глаза вопрошали Рема о судьбе еще одного человека. Рем устало качнул головой. По небритым щекам мужчины покатились слезы. На нетвердых ногах он зашагал прочь, прижимая младенца к груди. Рем смотрел, как он уходит, и тошнота подступала к горлу.

– Вы сделали все, что могли, – сказал ему брат новоиспеченного отца. Рем обернулся. Высокий мужчина держал в руках конверт. – Ваше вознаграждение, – сказал он. Рем взял конверт. – Не стоит винить себя в ее смерти, – сказал мужчина. – Эта женщина была не из тех, о ком будут плакать.

– Двое уже плачут, – буркнул Рем, избегая рукопожатия.

– Моя жена приготовила ужин, – крикнул вслед мужчина. Избитые слова благодарности застряли в горле Рема.

Он вышел на улицу. Пара черных ворон сидела на высохшем дереве возле калитки. «Кар. Кар». Ржавые петли скрипнули. Вороны пугливо поднялись в воздух. «Кар». Одноногий голубь запрыгал прочь по мокрому тротуару. Проезжавшее мимо такси посигналило, но Рем не обернулся…

Бармен смерил священника осуждающим взглядом, но ничего не сказал.

– Оставь бутылку, – попросил Рем.

– А как же геенна огненная? – усмехнулся стоявший рядом мужчина. Рем налил в стакан скотч. Выпил. Налил еще.

– Через полчаса у нас начнется стриптиз, – счел нужным сообщить бармен.

– Мне это не интересно, – сказал Рем. Мужчина рядом громко заржал. Его хохот показался Рему каким-то замедленным, растянутым. Это не скотч. Нет. Алкоголь давно не пьянит его. Тогда что это? Безумие? Стресс? Рем выругался. Перед глазами поплыли водянистые круги. По барной стойке запрыгали синие чертики. Рем прихлопнул одного из них – жирная муха все еще жужжала под ладонью.