Сухая ветка - [8]

Председатель комиссии говорил долго, но Штольц его не слышал — он уже понял, зачем к нему пришли.

— Так что будьте любезны, господин Штольц, подписать некоторые бумаги…

В руках председателя неожиданно оказалась пухлая папка с документами и авторучка.

— Вот здесь, где отмечено галочкой, — председатель ткнул толстым пальцем в нужное место.

— Но позвольте мне хотя бы ознакомиться с документами, — робко заявил Штольц.

— Вообще-то нам это делать запрещено, — с улыбкой сказал председатель, — но только для вас, из большого уважения, я сообщу, что первый документ, который вам необходимо подписать — это немедленный отказ от владения квартирой в пользу государства…

Штольц сначала покраснел (он чувствовал, как краснеет), затем побледнел. Хотя он и ожидал услышать нечто подобное, озвученные ожидания были во сто крат страшнее не озвученных.

— Второй документ — это приказ о вашей высылке из нашего города на расстояние не менее одной тысячи километров.

— Но почему я?

— Вот этого вам знать не положено, к тому же я не уполномочен сообщать вам сведения такого рода.

— Но я же купил эту квартиру! — прокричал Штольц.

Председатель засмеялся, его поддержали члены комиссии.

— На законных основаниях, — с меньшей уверенностью добавил всё ещё хозяин квартиры.

Члены комиссии залились гомерическим хохотом. Председатель смеялся, вытирая слёзы:

— Ну, батенька, ну насмешил… — и тыкал в Штольца документами.

Штольц посмотрел на бумаги, на председателя, снова на бумаги. Дрожащей рукой он подписал оба листа, написав вместо «Штольц» фамилию «Шульц».

— Вот и славненько, — сквозь смех еле выговорил председатель. Внезапно успокоившись, он продолжил свою речь:

— Кстати, наше правительство всемерно поддерживает вынужденных переселенцев и создаёт для них необходимые условия, при которых они смогут в полный голос заявить о себе, активно участвовать в жизни страны, а главное — раскрыть свои таланты и реализовать возможности. В этих целях вам любезно предоставляется вот этот бесплатный билет на самолёт, на утренний рейс, — с этими словами председатель вручил Штольцу билет, и комиссия по чрезвычайным делам немедленно удалилась.

Вместе с нею удалилась входная дверь, нелепо перешагивая ступеньки своими нижними углами. Если бы не оставленная без надёжной охраны квартира, то можно было бы на протяжении нескольких минут наслаждаться комическим зрелищем, устроенным дверью — до того смешно она пыталась развернуться на лестничной площадке. Но именно беззащитность квартиры открывала глаза на громадную чёрную пропасть неосвещённого подъезда, поэтому ситуация совершенно не выглядела смешной, более того, для Штольца уход двери являлся сильнейшим, к тому же запрещённым ударом. От боли, огненный центр которой располагался ниже пояса, у бывшего хозяина квартиры перехватило дыхание, и вдруг всё вспыхнуло, раскалилось, взорвалось, и с диким криком и пеной у рта Штольц проснулся.

Такого ночного кошмара он не видел никогда. Обливаясь холодным потом, он сел в кровати, да так и просидел до самого утра, поглаживая стену и размышляя о том, что подобные ужасы просто необходимы, чтобы затем вознаграждать себя неимоверной радостью бодрствования. Откуда-то из стен лилась божественная музыка, и вместе с пением ангелов в душу Штольца вливалось живительное счастье из благодатного неиссякаемого источника, спокойное и тихое, как дно медленной, заросшей водорослями реки.

На следующее утро Штольц впервые в жизни опоздал на работу. Отчасти виною была бессонная ночь, отчасти — нежелание на несколько часов расставаться с квартирой. Целый день он думал только о ней, поэтому не задержался в банке ни одной лишней минуты. Когда рабочий день подошёл к концу, Штольц взял такси и приказал водителю гнать во всю мощь.

Едва закрыв дверь своего жилища, Штольц бросился к шкафам, открыл все дверцы, затем упал на пол и заглянул под кровать. Успокоившись, он похлопал по стене и пробормотал: «Извини…» В тот вечер Штольц сильно напился, сидя на кухне и чокаясь со стеной. Ему было стыдно за свой необъяснимый приступ ревности, и он просил прощения у квартиры за излишнюю недоверчивость и подозрительность.

Утром в банк Штольц пришёл ещё пьяным. Его простили после объяснительной и клятвенного заверения, что подобного больше не повторится, и отпустили домой приводить себя в порядок. Вечером он снова напился. В пьяном бреду ему казалось, что его квартира так и поджидает удобный момент, чтобы впустить в себя кого-нибудь постороннего, а это уже будет равносильно измене. Словно струйки пара сквозь густую кашу, тревожные мысли об истинном объекте любви обманщицы вырывались на свободу. Штольц бил кулаками в её незащищённую кухонную стену, а потом, размазывая слюну и кровь с разбитых костяшек пальцев по лицу, плакал и просил прощения, пока не уснул тут же, на полу кухни.

Проснувшись, он сильно дрожал, словно под воздействием тока высокого напряжения. В его затуманенных глазах просматривались, как чудо всемирного равновесия противоположностей, одинаковые доли радости и горя, боли и экстаза, бесконечной любви и бесконечной же ненависти.

Штольц перестал ходить на работу, но уже не пил, а всё сидел и думал. Ему всё ещё казалось, что квартира не упустит шанс завести себе другого — если не хозяина, то хотя бы постояльца. Навязчивая идея терзала Штольца, и он нигде не мог от неё укрыться. Несколько часов он просидел в шкафу, но это не помогло. Когда запасы пищи подошли к концу, Штольца посетила гениальная идея проверки квартиры на верность: покинуть её на время и неожиданно вернуться. В тот же час он собрал вещи и ушёл из дома, сделав вид, что уезжает надолго.