— Хорошее платьице. Дорогое?
— Нет. Выбрасывали, по восемь бонов, синие и белые еще были.
— Повезло, за копейки хорошая вещь досталась.
Улыбаясь, махнула рукой, сверкая короткими красными ногтями:
— Иди уже. Как надо будет, все порешаем. Маме Клаве привет, как позвонит.
— Хорошо. Спасибо, Светлана Федоровна.
— Кольчику тоже привет. Скажи — от тети Светы и Игоря. Как появится, приходите в гости.
— Да. До свидания.
Ника отступила к двери, а заведующая, несколько демонстративно забыв о ней, взялась за телефон.
Маленький одноэтажный детсад, выстроенный буквой П — в каждом крыле по две группы, а в перекладине кабинет, медпункт и кухня, — молчал, осененный серебристой листвой раскидистых тополей. Тихий час. Только дворник, по совместительству сантехник-слесарь-грузчик-электрик дядя Петр шаркал метлой по плиткам дорожек, гоня перед собой невесомые клубки тополиной ваты. Махнул Нике и зашаркал дальше, горбя спину — единственный мужчина в царстве женщин и детворы, куда другие мужчины приходили лишь по утрам и к вечеру, таща за руку сыновей и дочек. Да по ночам через забор перелезали вьюноши, подсаживая нервно хихикающих девчонок. Эти сидели тихо, в двух дальних беседках. Сад стоял почти на центральной улице: на гитаре не поиграешь, и драками не позабавляешься — быстренько можно угодить в недалеко расположенную ментовку.
А наискось, через тихую тенистую улицу, заставленную вдоль тротуаров старыми двухэтажными домами в бледно-красной штукатурке, находился солидный особняк темного камня с резными завитками на фасаде. Небольшой сад за чугунной решеткой скрывал парадное крыльцо с широкой лестницей, а на будочке у ворот висела табличка с золотыми буквами.
ЮЖНИИРО. ЮЖНОМОРСКИЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ РЫБОЛОВСТВА И ОКЕАНОГРАФИИ
Там, в научной библиотеке, работала Алевтина Ивановна Зеленина, а попросту Тина Дивановна, и к ней шла Ника, — рассказать о странном письме.
Глава 4 Ника и романтическая интеллигенция
Перед тем, как пройти в распахнутые ворота мимо каменной будочки с дежурным внутри, Ника постояла на тротуаре в тени огромных софор, чтоб остыть и набраться решимости. Независимо разглядывая стиснутый стенками домов киоск с мороженым, обругала себя мысленно. Ну, институт, и мама в нем двадцать лет проработала старшим лаборантом, и папу там хорошо знают, вон дядьки бородатые до сих пор на бегу улыбаются, окликая, мол, Анатоль Борисычу привет. Но все же, домашней девочке Нике, выскочившей замуж в двадцать лет и работающей в обычном детсаду сперва нянечкой, а потом воспитательницей, казалось — тут все другое, высокое и ученое, тут умники, что спорят друг с другом об отвлеченных материях, и умницы, спортивные и белозубые, вчерашние студентки, практически подружки Кусто и Хейердала. Рядом с ними Ника терялась и замолкала, боясь сморозить что-то слишком простое, слишком уж южноморское.
А ведь дошкольницей ходила сюда, потряхивая косичками, солидно отвечала на вопросы смеющихся маминых сотрудников, с упоением глядела одним глазом в большой выгнутый микроскоп и помогала таскать горки чашек петри и подставки с пробирками.
С Тиной ее тоже мама познакомила. Когда Ника вышла из декрета и заметалась в поисках работы, чтоб отпускали к мужу, привела ее в библиотеку и Ника провела чудесный год, помогая Алевтине разбирать завалы старых документов, подшивая бумаги и журналы, подклеивая старые научные книги. Приходила на работу, когда могла, уезжала и возвращалась. И так жалела, что работа сделана и пришлось уходить. Не жалел Никас, ему очень не нравились радостные рассказы жены о веселых научниках и их приключениях в дальних рейсах.
В пышном саду Ника шла, независимо покачивая сумочкой в потной руке, кивала тем, кто здоровался, остановилась ответить большой мягкой даме на мягкие расспросы о маме (пусть Ниночка заходит, что ж она нас совсем забыла).
Проскочила мимо группы курильщиков, краем глаза замечая потертые и новые джинсы, курточки в пуговицах, усы, бороды и бритые лица. Опустила голову, поднимаясь по вытертым старым ступеням — рядом пробежали, смеясь, две ужасно длинноногие девы, видимо, студентки-практикантки, в спортивных шортиках и цветных майках. В кроссовках с белыми носками. Да, в Южноморске так не носят. Если в город, то — каблуки. И чтоб сумочка на плече кожаная, с блескучими пряжечками, а не такие вот смешные торбы из дерюжки.
Цокая каблуками, вошла в прохладный мраморный полумрак огромного вестибюля, где по бокам торчали на железных стержнях чучела акул, а за стеклом стеллажей вдоль стен щерились глубоководные рыбы, заключенные в банки с формалином.
И, обходя жужжащий народ, устремилась на третий этаж, где в дальнем левом углу изогнутого коридора пряталась тихая большая библиотека: читальный зал, с одинаковыми черными полированными столами и неизменным Брокгаузом-Эфроном на почетном месте в старом шкафу, а за читалкой — светлое, пыльное на вкус хранилище, полное стеллажей, забитых папками и потрепанными корешками отчетов.
Столик Тины в закутке у окна загораживала круглая мужская спина. Ника встала у входа, пытаясь разглядеть, есть ли там за ним хозяйка рукописей, инкунабул и манускриптов. Судя по тому, что посетитель клонился все ниже, бормоча невнятное, где-то там за ним Тина была. Верно, по работе, беседуют, и Ника решила подождать.
