Судьбы в капкане - [17]
— Чего ревешь? Что на тебя нашло? — удивилась женщина.
— Теперь вы меня прогоните из дому. Зачем я вам, когда вон какие пришли, — заревела девка в голос, ее плечи задрожали.
— Успокойся, малышка! Эти все временные. Поживут и уедут, а ты с нами. Никто тебя не обидит и не выгонит! Правда, Миша!
— Мне все равно! — пожал плечами парень. А вскоре уединился с девчонками в комнате.
Вечером они пошли втроем погулять по городу, а Лянка осталась с Катей. Девчушка не сидела на месте, протерла везде пыль, помыла пол на кухне, убрала все в ванной и в прихожей, помыла и почистила обувь.
— Кто ж тебя всему учил?
— Мама и бабуля. Они говорили, что я все должна уметь, если буду плохой хозяйкой, нигде не приживусь, и все переживали, что расту корявой, некрасивой. И только бабушка добавляла, что не в роже счастье, а красивых девок Бог счастьем обходит. Нельзя же все иметь. Вон мой отец был корявым, я в него удалась, как сучок от кривого дерева. Зато он хорошим человеком был. И никто во всей деревне о нем плохого слова не сказал. Мы никому не делали зла и не мешали жить. Вот только невестка попалась нам злая, но и тут не виноваты. Кто знал, что так получится? — чистила Лянка зеркало в прихожей.
— Это верно, человека не по лицу узнаешь. Только жизнь каждого наизнанку вывернет и покажет истинное лицо, уже без маски и притворства. На что красивым был мой Хасан. Когда со мной беда случилась, первым отвернулся. Сказал такое, что небо с овчинку показалось и нечем стало дышать, и жить расхотелось мигом. Злому врагу не пожелаю тех слов услышать. После них все в душе умерло. Я поняла, что он никогда не любил меня. И если б не Миша, ушла б из жизни без сожаленья. А потом, через годы поняла, что ни одна женщина не любит никого больше своего ребенка. И если с ним стрясется беда, уходит жизнь от матери. Ей больше не для кого жить. Мой младший сын в меня пошел. Он ничем не обделен, а старший — мое горе. И плачет душа по Аслану. Мой сынок стал мне чужим. За что беда такая свалилась на меня, сама не знаю. Ночами молюсь за него. Но не слышат на небе, и мучается мой старший, живет, не видя радостей, себе и другим во зло. Я все хотела родить дочку. Но не успела, или не повезло. Вот и будешь за нее. Не пугайся квартирантов, они — чужие, ты, своею стань…
Ляна вытерла слезы и до самого вечера рассказывала Кате о себе и своей семье.
— Мы дружно жили. Не то, что другие, наши деревенские. Никто не пил, не ругался и не били никого. Некогда было. Все работали. Бабуле даже присесть некогда. То в сарае со скотиной возилась, то в огороде. Я в доме управлялась. Уборка, постирушки, готовка, все на мне лежало. Помогала брату на сенокосе. Короче, никто без дела не оставался. Но меня в деревне не замечали. Другие уже с ребятами встречались, со своими, деревенскими. А у меня никого… Наша соседка Наташка, толстуха и лентяйка, а и та не осталась одна. На меня никто не оглядывался. Хотя к брату много ребят приходило, никто не замечал и Борька называл меня недотепой.
— Это за что так? — спросила Катя.
— Он говорил, будто от девки ничего не имею. Как гладильная доска, ни спереди, ни сзади.
— Рано было, мала! У всех по-разному идет развитие. А потом это не главное, — не согласилась женщина.
— Зато бабуля, случалось, нарядит меня в свой сарафан на праздник, какой с молодости в сундуке хранился, платком подвяжет и говорит:
— Красавица наша! Ну, чисто лебедушка…
— Сарафан на мне как на вешалке мотался. Бабуля в девках, что пышка была, куда мне до нее с моими костями. На себя в зеркало не хотелось смотреть. Я в мамку пошла телом. Она тоже дробной была. И кроме отца не знала других мужиков. Без бабьей доли жила, как кобыла работала, никакой радости от судьбы. Ни света, ни просвета, одни потемки. У нас дома, что праздники, что будни, всегда одинаково проходили. Другие хотя б на Рождество отдыхали, веселились. А у нас всегда лоб в поту, а спина в мыле. В постель валились, а не ложились. Но дел не убывало. Все старались вылезти из нужды. Другие спокойно жили. Не рвали задницу на огородах, не вкалывали в праздники, отмечали их, отдыхали и живут не хуже чем мы, все живы и здоровы, никто не помер, не сгорел и не повесился. И только у нас все через жопу. Но почему Боженька всю нашу семью горем наделил? Ни у кого не было светлой доли?
— Скажи, а ты крещеная? — спросила Катя.
— Бабка сказала, что крестили меня зимой, в лютый холод, незадолго до Крещенья Господня. Я очень простыла и еле выжила. Крестные мои тоже померли. От самогонки. Перепились, и к утру их не стало. Первач слишком крепкий был. Так вот и осталась вовсе одна. Ни родни, ни доли, всем Бог обделил, — устало присела на кухне, выронила из рук тряпку.
— Непутево жили вы. По праздникам Господним кто работает? От того наказывались. И сколько ни работали, все не впрок шло. Неужели твоя бабка греха не боялась, ведь Божьи праздники почитать надо!
— Откуда она про них знала? В ее время в церкву ходить не позволяли. Меня крестили крадучись, чтоб никто не видел. А мамка вовсе некрещеной прожила. И ни в кого не верила. Только на свои руки полагалась. Во всем доме одна икона была в бабкином углу. Одна она в пожаре уцелела. Ее Борька себе взял. Когда брата схоронили, невестка не отдала икону. Сказала, что себе на память оставит.
Это — страшный мир. Мир за колючей проволокой. Здесь происходит много такого, что трудно себе представить, — и много такого, что невозможно увидеть даже в кошмарном сне. Но — даже в мире за колючей проволокой, живущем по незыблемому блатному «закону», существуют свои представления о чести, благородстве и мужестве. Пусть — странные для нас. Пусть — непонятные нам. Но там — в зоне — по-другому просто не выжить…
Колыма НЕ ЛЮБИТ «случайных» зэков, угодивших за колючую проволоку по глупой ошибке. А еще больше в аду лагерей не любят тех, кто отказывается склониться перед всемогущей силой блатного «закона»…Но глупый наивный молодой парень, родившийся на далеком Кавказе, НЕ НАМЕРЕН «шестерить» даже перед легендарными «королями зоны» — «ворами в законе», о «подвигах» которых слагают легенды.Теперь он либо погибнет — либо САМ станет легендой…
Низшие из низших. Падшие из падших.«Психи», заживо похороненные за колючей проволокой СПЕЦИАЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ.Среди них есть и палачи, и жертвы… Есть преступники, умело «откосившие» от возмездия за содеянное, — и жалкие, несчастные люди, забытые всеми. Они обитают в АДУ. У них лишь одна цель — ВЫЖИТЬ.
В новом романе, предложенном читателям, рассказано о двух сахалинских зонах: женской, с общим режимом содержания, и мужской, с особым режимом. Как и за что отбывают в них наказания осужденные, их взаимоотношения между собой, охраной, администрацией зоны показаны без прикрас.Судьбы заключенных, попавших на зону за преступления, и тех, кто оказался в неволе по необоснованному обвинению, раскрыты полностью.Кто поможет? Найдутся ли те, кому не безразлична судьба ближнего? Они еще есть! И пока люди не разучились сострадать и помогать, живы на земле надежда и радость....Но не каждому стоит помогать, несмотря на молодость и кровное родство.
Кто он, странный человек, замерзавший на заснеженной дороге и "из жалости" подобранный простой деревенской бабой?Кто он, "крутой мужик", похоже, успевший пройти все мыслимые и немыслимые круги лагерного ада - и стать "своим" в мире за колючей проволокой?Возможно, бандит, наконец-то решивший "завязать" с криминальным прошлым? Скорее всего - так. Но... с чего это взял старый, опытный вор, что блатные "братки" просто возьмут и отпустят на "мирное житье" бывшего дружка и подельника?..
…Бомжи. Отвратительные бродяги, пьяницы и ничтожества?Или — просто отчаянно несчастные люди, изгнанные из дома и семьи, вынужденные скитаться по свалкам и помойкам, нигде и ни в ком не находящие ни жалости, ни сострадания?На Руси не зря говорят — от тюрьмы да сумы не зарекайся.Кто из нас — благополучных, состоятельных — может быть уверен, что его минет чаша сия?Запомните — когда-то уверены были и они…
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.