Судьбы и фурии - [41]

МАТИЛЬДА ПОДОШЛА К ГАМАКУ, где Лотто мрачно созерцал, как солнечные брызги проливаются из шумящей листвы деревьев и сверкают на поверхности бассейна. Его бутылка бурборна опустела на треть, хотя на часах и было всего половина пятого. Но кому какое дело? Ему никуда не надо идти, не надо ничем заниматься. Лотто был в глубочайшей депрессии, совершенно и абсолютно разбит. Секвенция Перголези «Stabat Mater» разрывала колонки в столовой так, что долетало даже до Лотто в его гамаке. Он хотел позвонить матери и закутаться в ее милый, нежный голос, но вместо этого смотрел документальный фильм о Кракатау на своем ноутбуке. В его голове клубились фантазии о том, как выглядел бы мир, если бы его покрыл вулканический пепел. Как если бы какой-нибудь вредный ребенок схватил его и измазал черными и серыми мелками. Все воды загрязнились бы, деревья обратились в прах и смешались с пеплом, а весь этот чудесный дерн покрыл бы слой блестящего масла. Царство Аида. Асфоделевы поля покаяния и наказания, крики, разрывающие ночь, клекот костей мертвецов. Лотто блаженствовал в созданном им же ужасе. Упивался своим несчастьем и сломленностью. Было в этом какое-то мазохистское удовольствие.

– Милый, – осторожно обратилась к нему жена, – я принесла холодный чай. Хочешь?

– «Будет ли погода холодной, погода ли будет жаркой, нам с тобой будет удобно, нам с тобой будет сладко. И неважно, какая погода»[17].

– Это даже слишком верно, – вздохнула Матильда, и тут Лотто заметил, что на ней старая голубая хиппи-юбка, та, которую она носила, когда они еще почти не знали друг друга и он запрыгивал на нее по четыре раза в день. Она все еще умудрялась его очаровывать, его милая женушка. Матильда осторожно забралась в гамак, но все равно каждое ее движение отдавалось болью в сломанных костях Лотто.

Лотто застонал, но придушил вскрик, потому что в этот момент Матильда задрала юбку, усаживаясь сверху, и сняла с плеч бретельки. Лотто почувствовал было прилив возбуждения, однако оно схлынуло при очередной вспышке боли. Матильда старалась изо всех сил, но без толку. И тогда она сдалась.

– Кажется, ты и член свой сломал, – попыталась пошутить она, и Лотто с трудом сдержался, чтобы не выкинуть ее из гамака.

КАНАЛ PBS ПОДГОТОВИЛ ПОТРЯСАЮЩИЙ СПЕЦВЫПУСК о черных дырах. О том, что они обладают такой силой, что запросто могут поглотить свет. Свет!

Лотто осушил стакан, не отрываясь от экрана.

В театре были проблемы. Лотто был нужен там. Говорят, при постановке «Источников» в Бостоне возникли какие-то проблемы, а вот постановка «Стены, потолок, пол» в Сент-Луисе, наоборот, удалась на славу, об этом даже писали в газетах. Обычно он посещал все премьеры, а теперь едва ли мог покинуть собственный дом, застрял в неизвестности, среди полей и коров. А ведь в нем, Ланселоте Саттервайте, нуждались, и именно в этот момент! А он не мог явиться. Обычно с ним такого не бывало. Такое могло произойти только в случае его внезапной кончины.

В библиотеке раздался стук, похожий на цокот копыт. Лошадь в доме? Да нет, чушь. Это Матильда вошла в дом в велосипедной обуви и нелепых, облегающих шортах. Она вся светилась здоровьем и блестела от пота, разнося жуткую, чесночную вонь подмышек.

– Милый, – она отобрала у него стакан и выключила телевизор, – ты выпил четыре бутылки «Блэнтона» за две недели. По-моему, с тебя хватит. Как и этих жутких фильмов о катастрофах. Давай придумай, чем можно занять время.

Лото вздохнул и потер лицо здоровой рукой.

– Напиши что-нибудь, – приказала она.

– У меня нет вдохновения для пьес, – отозвался Лотто.

– Тогда статью? Эссе?

– Эссе пишут идиоты.

– Тогда напиши пьесу о том, как ты ненавидишь весь мир, – потеряла терпение Матильда.

– Я не ненавижу мир. Это мир ненавидит меня, – уныло ответил Лотто.

– Вот это да! – рассмеялась Матильда, и Лотто ответил ей вымученной улыбкой, отхлебывая из бутылки. Матильда просто не понимает, нет смысла винить ее за это. Пьесы не выскакивают из земли, как грибы, нужно переполниться ими, чтобы получилось, как надо.

– Скажи мне, ты пьешь, потому что тебе так плохо, или ты пьешь, чтобы показать мне, как тебе плохо? – спросила она и невольно попала точно в цель.

Лотто рассмеялся:

– Змея.

– Толстяк, – беззлобно отозвалась она. – Ты и в самом деле поправился, ты знаешь? Зря мы отказались от пробежек. Давай, малыш, взбодрись, кончай пить и возьми себя в руки!

– Легко сказать, – пробурчал Лотто. – Ты просто отвратительно здорова! Тренируешься по два часа в день! А все, что могу я, – это прогуляться с ветерком до гамака. Так что пока мои чертовы кости не срастутся, я буду и дальше заполняться алкоголем, желчью и страданием.

– А как насчет небольшой вечеринки по случаю Дня независимости? – предложила она.

– Нет, – коротко ответил Лотто.

– А это был не вопрос, – отозвалась Матильда.

И вот, как по волшебству, всего каких-то три дня спустя Лотто обнаружил себя на лужайке, окутанной дымом многочисленных шашлыков и усыпанной красно-сине-белой мишурой, которую разбрасывали дети, с хохотом бегающие по тщательно остриженному Матильдой газону. «Кажется, для этой удивительной женщины нет ничего невозможного», – подумал Лотто, параллельно размышляя о том, что этот чудесный запах свежескошенной травы на самом деле обонятельный вопль срезанных растений. Шашлыки, вареная кукуруза, копченые сосиски, арбузы, Матильда в светлом платье с глубоким вырезом, лежащая на его груди. Она поцеловала его в шею, и весь остаток вечера Лотто проносил отметку ее алой помады, похожую на кровавую рану. Все его друзья смешались в темноте в один сплошной вихрь.