Судьба - [57]

Все это сделали люди, а что сделал он?

На почте стояла девушка и разговаривала по телефону. В расшитой тюбетейке, с длинными косами, с открытым лицом. Медные бляхи серег покачивались в такт ее смеху. А потом вышла и пошла по асфальту на высоких каблуках, как стамбульская барышня. Нет, в Бахмале всегда были красавицы, но таких не было!

Может быть, его обманули и привезли в другое место?

Старик так усомнился, что не поверил надписи на почте и пошел искать мечеть. В те, старые, его времена, в кишлаке было одно выделяющееся здание — мечеть. Он нашел и узнал ее — теперь оно, это здание, было самым неприглядным. А стоит!

Сколько раз он повторял в Мекке, что бахмальскую мечеть разнесли по камушкам и ветер развеял уже пыль, а она стоит! Кайся, старый, кайся, тысячу раз кайся, приникни к родной земле и поцелуй ее пыль, здесь ступали твои ноги, когда носили в твоей груди честное сердце.

Да такое ли уж честное? Не сбежал бы, коли так…

Сурханбай вернулся к клубу, опустив голову. «Ты должен оправдать себя, — твердил он, — просто так не возвращаются…» А он не привез впопыхах даже никаких подарков знакомым. Кто раскроет ему объятья?

Возле клуба стояла доска почета с большими фотографиями. Старик то ли подошел рассмотреть их, то ли спрятался за доску, но тут состоялась его первая встреча со старыми знакомыми. Он узнал их. В лицо. Вот этот, в фуражке с козырьком, скуластый, с широким, как тележное колесо, лицом был Арбакеш, жил на одной улице. А эта женщина приходила к ним перебирать и резать фрукты на сушку, ее звали Батрачка… А сейчас написаны какие-то имена… Под Батрачкой, обнимающей охапку хлопка, — Зульфия Ибрагимова. А под Арбакешем — Акбар Махмудов.

Старик даже развел руками и сам себе сказал, что ничего не может понять. Откуда у них такие имена?

Раньше в Бахмале каждый имел кличку. Маслобойщик, Лабазник, Барышник, Пастух, Могильщик или Слепой, Плешивый… Без этих кличек люди и не знали бы друг друга. А теперь — поди ты! — Акбар Махмудович Махмудов, слесарь автобазы. Старик прочел по складам и ахнул. Это про Арбакеша! Нет, надо бежать со стыда!

Но бежать ему было некуда.

Акбар Махмудович!.. Не привыкнешь…

По улице глухо прогрохотал трактор, он вез тележку с тентом, а в тележке сидели молодые парни, возвращались с поля. Очень удобно стало тут жить человеку. Как бы не обленились!

Кто-то постучал пальцем по плечу старика сзади. Он оглянулся. И стал всматриваться в это старое лицо, словно сложенное из остатков разных лиц: нос разлапистый, а подбородок острый, усы густые, а брови редкие… И этот старик водянистыми глазами смотрел на него. Они привыкали друг к другу. Они разглядывали в каждом что-то знакомое, старое, не веря себе. Встречный встречного сразу не узнает, если прошло не три года, а тридцать лет.

Наконец бахмалец усмехнулся, и Сурханбай усмехнулся ему тоже приязненной улыбкой. И первый сказал:

— Башмачник!

— Я — Шербута! — поправил тот. — Шербута! А вы — Сурханбай?

— Так, Шербута.

— Я вас узнал! Ну, просто как с того света! Сам себе не верю!

— Да, — сказал Сурханбай. — Дошел до самого ада.

— И вернулись?

— Вернулся.

— Идемте ко мне, уважаемый, что же мы стоим на улице. Я буду рад видеть такого гостя в своем доме! — Шербута взял Сурханбая под локоть.

И Сурханбай пошел, радуясь первому привету земляка.

Он исподтишка рассматривал его. На Шербуте были такой халат и чалма, что каирский халат самого Сурханбая казался бумажной тряпкой. Сурханбай даже спросил:

— Вы с праздника, сосед?

— Что вы! — рассмеялся тот. — Я с работы.

— Неужели в такой одежде можно чинить башмаки? — простодушно удивился Сурханбай.

— О! Я давно уже не чиню башмаков, уважаемый, — ответил Шербута. — Давно!

Свой рассказ он продолжал дома, за подносом со сладостями, фисташками и свежим чаем.

— Да будет вам известно, что меня погубили, — говорил он, разламывая Лепешки. — На мою профессию больше нет спроса.

— Кто же вас погубил? — испуганно спросил Сурханбай, хотя лукавая многоликая физиономия Шербуты не давала повода для очень уж серьезного испуга.

Этот башмачник всегда славился болтовней. Да и что еще ему оставалось? Профессиональный недуг. Башмачник сидит на одном месте, как привязанный, вся энергия, которую другие тратят на движение, у него переключается на язык. Кроме того, надо и посетителя развлечь, пока он сидит босиком и ждет свои сапоги. Каждого пустомелю в Бахмале спрашивали: «Не поступил ли ты в ученики к башмачнику?» Но говорливость Шербуты сейчас была лишь на руку Сурханбаю. Пришелец с того света, он готов был превратиться в одни уши и слушать о новой жизни сколько угодно.

— Мой хлеб был на кончике шила… Я чинил такую рвань, что нельзя было разобрать, где носок, где каблук. Разве не так? И вдруг мое ремесло перестало меня кормить. Да, шило не дает больше хлеба ни мне, ни моей семье. Молодежь перестала носить обувь, которую я сшивал из разных клочков. В лучшем случае они доверяли мне почистить модные ботинки Или туфельки и поставить набоечку. Мое шило оказалось слишком грубым для их обновок. Да, да! А в случае чего, они бегут в мастерскую мелкого ремонта, где есть машины и молодые мастера. Я, видите ли, йогу только попортить! Моя профессия бежала от меня, уважаемый Сурханбай.