Судьба - [54]

— Танцуйте! — крикнул возникший как из-под земли Алишер.

Гиджак застонал, взвизгнул най, под общий шум Бардаш первым пошел по кругу, прищелкивая пальцами… Ягана тоже сдвинулась с места, и лицо ее мелькало перед ним, куда бы он ни повернулся. Она танцевала, не спуская счастливых глаз с мужа. Вернулся отец жениха, неожиданно сказал Бардашу:

— Спасибо, что выручили! Проклятый ишан! Чуть не вверг меня в грех! Он же всем вокруг твердит, чтобы без него не женили детей. Судьбы не будет.

И выпил рюмочку.

Алишер сказал ему:

— Мы с Бардашем Дадашевичем все Кызылкумы проехали. Нас голыми руками не возьмешь!

Бардаш погрозил ему пальцем, напоминая о чем-то, только им известном. Но Алишер не заметил или сделал вид, что не понял.

— Это вам не по городу кататься. Там асфальта нет. Там песочек! Помните, Бардаш Дадашевич, как выталкивали?

Молодежь слушала. Это были дороги, ждущие ее. Они покроются асфальтом, но за ними лягут другие, нехоженные. Еще много и пустынь, и гор, и рек, и болот, и морей, и лесов для пытливого взора, для первого шага…

Ягана танцевала. И танцевали девушки. И парни в белых рубахах.

Не танцевала только невеста. И дело было не в робости и не в неумении — на других свадьбах она плясала вовсю. Это была застенчивость, приличествующая моменту. Одна полоса жизни оставалась за плечами, другая начиналась, можно было посидеть, подумать в почтительности перед новой дорогой, а не топать ногами, как будто это вечеринка, а не свадьба. Свадь-ба!

Танцуйте, друзья!

Бардаш думал: народ живет не только в новостройках, но и в этом танце.

Прошлое народа было как поле, по которому проходил умный хозяин. Как на всяком поле, на нем были сорняки и злаки. Сорняки надо было выпалывать, а злаками кормиться. Большие свадьбы разоряли родителей, на них копили годами, но сейчас все чаще друзья объединялись, чтобы справить свадьбу товарища и подруги, и свадьба должна быть яркой, праздничной, заметной. Свадьба должна быть большим праздником.

Вот и на эту свадьбу шли с узелками, несли кто плов, кто пирожки, кто помидоры, столы все гуще уставлялись закусками. Товарищи жениха взяли на себя роль добровольных официантов, ставили, убирали, ухаживали, следили, чтобы у гостей не пустовали тарелки.

А теперь Бардаш сказал:

— Давайте-ка сдвинем столы!

Парни весело подхватили столы, сдвинули, и теперь равноправие мужчин и женщин было окончательно восстановлено. К Бардашу и Ягане все время подбегал хозяин, спрашивая:

— Все ли у вас есть?

— Не беспокойтесь, ата.

— Я совсем растерялся.

— Это потому, что у вас первая свадьба, это от радости.

Глаза старика наполнились слезами, он вытер их пальцами и опять убежал куда-то.

На освободившейся площадке двора, после того как сдвинули столы, началось выступление самодеятельных артистов, украшающих всякую хорошую свадьбу. Пели куплеты, читали стихи. Свадьба на время превратилась в концерт.

2

Никак нельзя было сказать, чтобы Азиз Хазратов тоже веселился в эти дни. Неизвестно, чем ему грозил провал надировского метода, а тут еще Джаннатхон со своим племянником! Правда, исчезновение Хиёла можно было в любую минуту использовать против Яганы и Бардаша, если потребуется, но пока Хазратов рассчитывал приобрести в них союзников, раз Надиров сдуру отказался от него. И так грубо!

Хазратов даже словно бы росточком стал меньше. Круглая голова его вдавилась в плечи. Больше всего он хотел бы сейчас остаться незаметным, чтобы буря пронеслась над его незащищенной головой.

Днями он составлял и пересоставлял объяснительные записки в обкоме, готовясь к бюро, а вечерами выслушивал стенания Джаннатхон. Жизнь просто-напросто превратилась в кошмар! Вот и сейчас кто-то ей позвонил по телефону, вероятно, Ягана, справился о Хиёле, и она зашлась, ткнувшись лицом в подушку.

— Перестаньте реветь! — крикнул он, вбежав в комнату. — Что, у вас муж умер, что ли?

— Ведь Хиёл сирота, — прошептала Джаннатхон, — у него никого нет, кроме меня… Кроме нас, — поправилась она.

Давно уж Джаннатхон свыклась с мыслью, что она — только жена, отдававшаяся домашним заботам, и жизнь ее целиком зависит от прихотей и настроения мужа. Она терпела и помыкания, и крики, но иногда ее прорывало.

— Даже дети не заходят в вашу комнату! Слезы, слезы! — кричал Хазратов.

— Если бы вы не прогнали его, он сейчас был бы с нами и я бы не плакала!

— Ах, вот что! Я должен был кормить этого грубияна?

— Вы не любите меня.

— Замолчите!

— Есть ли у вас хоть одно доброе словечко для жены? — выдавила сквозь слезы Джаннатхон.

Непривычно, неласково Азиз похлопал ее.

— Ах, жена, — сказал он, присаживаясь возле нее на край мягкой кровати, — на ком же мне срывать свой гнев, свою злость? Кругом одни неудачи… Кто у меня есть, кроме тебя?

И Джаннатхон притихла, с сочувствием посмотрела в его стареющее лицо. Он вздохнул.

— Сарваров моложе меня, а уже секретарь обкома. Бардаш косится на мое место… А я ни вниз, ни вверх… Повис посредине…

— Вас же назначили заведующим промышленным отделом!

Он махнул рукой.

— Не в том радость! Какой-то туман в глазах… Ушла перспектива… Вчера назначили, а сегодня могу загреметь…

— Почему?

— Сам не знаю.

— Ведь вы учились?