Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - [7]

Мы и в обычные–то времена в осенние сумеречные вечера старались идти из школы всем классом. Путь проходил мимо заборов лагерных зон и нередко в деревянный настил тротуара перед кем–нибудь вонзался сточенный на нет тяжелый трехгранный напильник. Попади в любого, он бы прошил его насквозь, пригвоздив к тротуару. Дорогу себе мы подсвечивали фонариками. В тот вечер я забыл фонарик дома. На перемене я нашел банку из–под сгущенки, гвоздем набил в ней дырочек, сзади примотал проволочку в виде ручки. После уроков стащил в гардеробе свечной огарок, и фонарик был готов. Мы шли, как обычно галдя и толкаясь, стараясь столкнуть девчонок с тротуара, который немного возвышался над землей. Каждая удачная попытка сопровождалась нарочито испуганным и одновременно радостным визгом. Затем следовало не менее шумное спасение. Нам было по 12–15 лет, и девчонки, и мальчишки, естественно, превращались в мужчин и женщин, между которыми со временем неизбежно должны начинаться вполне определенные отношения. Мой «фонарик» все сильнее раскалялся от пламени свечи. Расплавленные капельки парафина переливались через край банки и с легким шлепком оставались остывать на деревянном настиле. Я шел почти последним сразу за Марьей Ивановной, нашей учительницей. Вдруг из–под настила в ее сторону тротуара метнулась какая–то тень. Я только что готовился выкинуть свой «фонарик» и, смутно разглядев человеческую фигуру в характерной зековской телогрейке, швырнул в нее банку с горящей свечой и расплавленным парафином. Раздался раздирающий душу вопль, банка видимо попала в лицо зеку. Сверху, сметая школьников, на подмогу летели три фигуры. Не прошло и минуты, как бандит был скручен. Визг прекратился. Дрожь в моих коленках утихала.

В органы поступила ориентировка, что учительницу 5–го «а» класса проиграли в карты. Оказывается, нас и картежника пограничники «пасли» уже третий день. Я думаю, что про ученика 5–го «а» класса, обеспечившего пограничникам задержание, особо распространяться не следует — он почти месяц до праздника 7 ноября ходил героем.

Сказать, что моя отроческая жизнь в Комсомольске на Амуре била ключом — это ни сказать ничего. Подростковые годы мальчишек послевоенной страны середины пятидесятых годов ХХ столетия проходили в непроходящих драках. Как верно пел Владимир Высоцкий: «Все от нас до почти годовалых, толковище вели до крови». Им «хотелось под танки», но не досталось «даже по пуле — в ремеслухе живи да тужи». Им оставалось геройствовать и рисковать в драках дом на дом, улица на улицу, район на район. У каждого района была своя жемчужина: Дземги — это Амур с пляжами и рыбалкой, 313–й — это река Силинка, лес и живописнейшие отроги Сихотэ–Алиня, которые становились особенно привлекательными в зимний лыжный сезон. В каждом районе любую группу из другого района меньше 10–12 пацанов старались побить или устроить им какую–нибудь гадость. Вынуть ниппеля из велосипедных шин, намочить одежду купающихся и, перемешав ее с песком, завязать на несколько узлов, насыпать семян шиповника под одежду и т.д., и т.п. Многообразию методов обид и мести было не счесть. Достаточно было коротких возгласов: «Атанда!», призывающего к бою и «Атас!», предупреждающего об опасности. Дрались иногда жестко, но честно — до первой крови. Лежачих никогда не били. «Кто мы были — шпана — не шпана?» — пел Юрий Визбор. Врагами мы не были, мы часто учились в одних классах, а жили в разных районах. И эти стычки были доказательствами непререкаемого доминирования в определенных обстоятельствах и мальчишеского братства и удали. Если бы на нас напал другой город, упаси боже, другая страна, мы бы встали стеной и здесь, думаю, бились бы, как наши отцы и деды, до полной победы вместе. Нет, мы не только воевали и хулиганили. Учились и даже порой не плохо, занимались спортом, выпиливали из фанеры лобзиком чудесные изделия, постигали азы фотографии, радиоконструирования и авиамоделизма. Плавали через Амур, вдохновленные «Тарзаном» летали на лианах в зарослях силинкских лесов, которые вклинивались из субтропического Приморья в амурскую тайгу. Конечно же, непременным атрибутом наших занятий были ночные рыбалки на Амуре, по ночам обычно ловились особо крупные сомы, касатки и коньки. На эти рыбалки (в чужой район) мы ходили группами не менее десяти человек, всегда вооруженные резиновыми шлангами в металлической оплетке — надо было охранять бесценные по тем времена рыбацкие снасти из капроновой лески. Большинство наших самодельных снастей были сделаны из свитых суровых ниток и конского волоса. Зная, что пацаны нашего района были во всем городе самыми отчаянными забияками и драчунами, на нас никто не решался нападать, особенно когда мы были «во всеоружии». Даже если бы нас побили, нападавшим огольцам уж точно не удалось бы отделаться малой кровью. Почти все зимние вечера мы пропадали на катках, несмотря на то, что там у нас совершено спокойно могли срезать коньки, если они прикреплялись к валенкам специальными веревочками и палочками. Коньки на ботинках были тогда голубой мечтой подавляющего количества девчонок и мальчишек.