Судьба генерала - [166]

И вот 12 ноября 1855 года к Муравьёву прибыл с белым флагом английский офицер — адъютант Генерала Вильямса, фактически руководившего обороной города. А на следующий день осунувшийся англичанин предстал перед наместником Кавказа в своём парадном мундире.

— Я человек прямой и искренний, — начал Инглиз-паша, как называли его турки, — лгать не умею и не скрываю, в каком бедственном положении находится наш гарнизон. Как честный человек, я исполнил обязанность свою до последней возможности, пока в состоянии был это делать. Нам неоткуда более ожидать помощи. Хлеба у нас осталось только на три дня. Предоставляю условия сдачи Карса на ваше великодушие.

И уже через три дня командующий Анатолийского корпуса Васиф-паша подъехал к стоящему под стенами города наместнику Кавказа и передал ему ключи от города и знамёна двенадцати турецких полков. Громкие крики «ура!» прогремели над Карсом, и русские войска вошли в город. Вскоре над ним взвился русский трёхцветный флаг. А на торжественном обеде, куда были приглашены генерал Вильямс, Васиф-паша, Баба-Керим и многие английские и турецкие офицеры, которым за их мужественное сопротивление были великодушно оставлены шпаги и сабли, адъютант наместника Кавказа капитан Ермолов вдруг неожиданно для себя заметил, как побелела голова у Николая Николаевича за эти месяцы осады Карса. Нелегко далась эта последняя кампания «железному» Муравьёву.

Вскоре он был уже в Тифлисе. Омер-паша, как только узнал, что Карс пал, моментально ретировался из Грузии без боя. Николай Николаевич оказался прав во всём. А весть о его победе по телеграфным проводам облетела весь мир, оказав сильное остужающее воздействие на всех сторонников продолжения войны, во главе которых стоял неутомимый русофоб Пальмерстон, ставший недавно премьер-министром Великобритании. Война заканчивалась, и отнюдь не так, как бы этого хотели истовые враги России. Благодаря таланту военачальника, самоотверженной настойчивости и умению подчинять действия других своей воле генерал Муравьёв сумел спасти честь русского оружия даже в один из самых трудных для него периодов и прославить своё имя вопреки всему. Николай Николаевич был удостоен ордена Святого Георгия 2-й степени, и, что было для него важнее всех наград, к его фамилии официально было прибавлено почётное наименование «Карский». Он так и остался в памяти современников и потомков Муравьёвым-Карским, генералом с трудной судьбой, блестящими многосторонними талантами и всесокрушающей волей.

2

Прошёл год после сдачи Карса. Зимой 1856 года генерал от инфантерии Муравьёв-Карский, уже вышедший в отставку, прогуливался с женой по Петербургу, по тем местам, где сорок четыре года назад он, молоденький прапорщик, мечтая о будущей военной славе, бодро пробегал по булыжной столичной мостовой.

— Посмотри, Николай, кажется, и здесь твоя усатая физиономия виднеется, — проговорила жена генерала, Наталья Григорьевна, и потащила мужа к витрине книжного магазина, где были выставлены большие литографические картины с изображением покорителя Карса.

— Да перестань ты, — заворчал на жену Николай Николаевич. — Любоваться своими портретами в витринах — это уж совсем мове тон[36]. Да и надоели мне они ужасно.

— Ну тогда давай посмотрим вот на эти, — подвела проворная Наталья Григорьевна своего мужа к подворотне одного многоэтажного дома, где расположилась лавочка торговца лубочными картинками.

Все ворота были ими увешаны. И среди этого яркого и пёстрого разнообразия в компании сказочных богатырей генерал Муравьёв летел по полю сражения верхом на коне. Под его ногами шли маршем солдаты. А рядом висела красочная картина, отпечатанная на большом бумажном, развевающемся на ветру листе, изображающая взятие турецкой крепости Карс 16 ноября 1855 года. И здесь генерал Муравьёв на белом коне принимает капитуляцию турок, склоняющих перед ним свои знамёна.

— Господи, какой ты здесь солидный, крупный и даже толстый, — подсмеивалась жена. — Наш народ любит генералов потолще, погрознее, чтобы грудь была с гору, глаз навыкате да и звёзд побольше. И тебе, Коля, я думаю, надо поправиться, чтобы соответствовать народным представлениям о герое Карса.

— Перестань, Наташка, ехидничать, — усмехнулся Николай Николаевич. — А это кто такие? — спросил он торговца, указав на гравюру с изображением каких-то мрачных типов, склонившихся над картой России.

Бородатый мужичонка весело подмигнул и громко прочитал текст, подписанный под картинкой:

Вот в воинственном азарте

Воевода Пальмерстон

Поражает Русь на карте

Указательным перстом…

Торговец повернулся к другой картинке и тоже задиристо её прокомментировал:

А вот коварный англичанин,

Надулся, ровно чан.

Хоша он нам и гадит,

Зато и наш брат русский его не гладит.

Супротив русского кулака

Англицкая наука далека,

И слова мы не скажем,

Уж так разуважим, —

Мокренько будет, —

выкрикивал торговец весело.

Муравьёв рассмеялся.

— Вот этих картинок, пожалуй, надо купить — здесь дух народный, здесь Русью пахнет, — сказал он, усмехаясь, жене.

А через час они уже смотрели на Адмиралтейской площади в большом театре-балагане обстановочную пантомиму батального характера. Муравьёв со снисходительной улыбкой наблюдал за военными эволюциями на сцене, а его жена зажимала уши из-за отчаянной пальбы из ружей и деревянных пушек, наполняющей весь зрительный зал пороховым дымом. Сорок четыре года назад прапорщик Муравьёв со своими братьями и дядей, отставным премьер-майором, смотрел на этом же месте спектакль о победах Суворова в Италии, и вот теперь он видел себя на белом коне въезжающим в только что сдавшуюся вражескую крепость. Одинокая слеза пробежала по улыбающемуся лицу старого генерала. Жизнь была прожита не зря! Он послужил России, и народ, чутко реагирующий на бескорыстное служение своим интересам, принял своего героя. Это была самая ценная награда генерала: стать народным героем ещё при жизни. А публика узнала прославленного покорителя Карса и разразилась овацией. Генерал смотрел на восторженную молодёжь и удовлетворённо думал: