Судьба драконов в послевоенной галактике - [40]

Сержант крякнул от удивления.

Начальник школ усмехнулся.

Мама сержанта неуверенно спросила у сына:

– Что-то он глупость какую-то смолол, Джончик?

– Вовсе не глупость, – ответил за Джона человек со стеком, – и вы сейчас убедитесь, что это вовсе не глупость. Если вам важна душа, а не тело, жалкое вместилище души, то значит, вам все равно будет, кто стоит перед вами – красивый стройный парень или гигантский полупрозрачный краб…

***

В карантине никого не было.

Светили лампочки и стоял дневальный у тумбочки.

– Смирно! – крикнул Диего и улыбнулся. Он сегодня был дневальным.

– Вольно! – ответил я. – Отдыхай… Где все?

Диего уселся на тумбочку и объяснил ситуацию.

– К сержанту маманя приехала, он раздал всем хлыстики, старшим поставил Саньку и отправил к царевнам. А ты как? Тарас где?

– Попрощайся с Тарасом, – сказал я, – Тарас теперь клешнями щелкает.

– Что, – подивился Диего, – правда, что ли?

– Правда, правда.

– Елки-палки, – Диего покачал головой, – я думал, врут.

Я подошел к своей кровати, стал раздеваться.

– Сержант, – сказал я, – мне по дороге встретился и просил передать: не будить Джекки Никольса ни под каким видом…

– Джекки, – Диего покачал головой, – так Тарас – точно?

– Точно, точно, – я зевнул и стал укладываться.

– Тут такое дело, – объяснил Диего, – Куродо две пайки принес: твою и Тарасову…

– Мою тоже съешь, – я положил голову на подушку, – за мое здоровье…

Диего открыл мою тумбочку, достал оттуда здоровенный шмат белого хлеба с твердым круглым куском желтого масла и двумя кусками сахара.

– Не, – сказал Диего, – я Тарасову съем, а твою не буду. Неловко как-то…

Я открыл глаза, сел в постели.

– Ну, ладно, давай, если ты такой… интеллигент.

Хлеб был мягк и пахуч. Я не стал раздавливать кругляшок масла. Проглотил так. Грыз сахар и заедал его хлебом.

– Мы уж думали – все… Ни Тараса, ни тебя… А на вечерней поверке сержант нам объявил, мол, возвращаетесь.

– Порадовал, – усмехнулся я, – сука. Боялся рапорта.

– Да никто бы не стал писать, – махнул рукой Диего, – у нас таких головастых, как ты, нету…

– Ничего, – я доел свою пайку, – теперь появились. Такой рапорт закачу. Будет помнить.

Я бухнулся на подушку и тотчас провалился в сон.

***

Я написал рапорт и отправил его через Наталью Алексеевну в штаб "отпетых".

Наталья Алексеевна оставила меня после урока и попыталась отсоветовать мне "закладывать" сержанта.

– Он же тебя схавает, а то, что останется, в такой гарнизон выплюнет. ..

– Схавает, – согласился я, – уже хавает.

Мы сидели в классе, где по стенам были развешаны плакаты, изображающие прыгунов, царевен, борцов со вскрытыми телами. Безобразные чудища напоказ выставляли безобразное сплетение своих внутренностей. Кроме того, в классе стояли чучела тех же рептилий. Скалящиеся, вываливающие свои языки, готовящиеся к прыжку, напрягшие свои мускулы – казалось, они застыли лишь на миг, замерли, чтобы наброситься друг на друга? На нас с Натальей?

– Так что же ты? – спросила учительница.

– Ничего. Я как вспомню Тараса…

– А что – Тарас? – Наталья Алексеевна пожала плечами. – Денек порасстраивался и знаешь как прижился? У! Жрет за двоих, скандалит за пятерых, работает за… – Наталья Алексеевна улыбнулась, – одного.

– А где он работает? – с некоторым усилием спросил я.

– Прыгунов тренирует… Ничего… Сносно. Цапает их как надо. Учит реактивности.

– А вы говорите, работает за одного, – усмехнулся я.

– Сначала работал за двоих, а теперь разленился, – Наталья Алексеевна зевнула, – если так дальше дело пойдет, отправлю в лабораторию на недельку-другую. Как у него полклешни отщипнут проверять на регенерацию – узнает, как лениться. Давай сюда свой рапорт. А на меня рапорт написать не хочешь?

– На вас – нет, – просто ответил я.

***

А потом нас повезли смотреть фильм. Мы ехали в грузовике. Кроме нас, везли ребят и из других карантинов.

Я сидел рядом с Куродо, глядел на скользящий над нами серый высокий потолок подземелья, равномерно поделенный не слепящими, мягкими фонарями. Фонари напоминали гигантские груши. Они были ввинчены в потолок и набухали светом.

Машина затормозила. Из кабины выглянул сержант.

Он стоял на подножке, полуоткрыв дверь, и заглядывал в кузов.

– Так, – сказал он с непонятной веселостью, – стало быть, в последний раз вас вижу, воспитаннички, – он притворно всхлипнул, – сколько вас у меня было, – он покачал головой, – а сколько будет! Ну, – сержант вздохнул, – что было, то было – не поминайте лихом – Джона Сидорчука… Хороший я был сержант?

– Хороший, хороший, – загалдели в кузове.

Я молчал и глядел назад, на другие останавливающиеся машины.

– А, – радостно сказал сержант, – значит, мало я вас, скотов, гонял…

В кузове стало тихо.

Я увидел, как изумленно вытянулось лицо у Орландо и невольно рассмеялся.

Следом за мной прыснул Куродо.

Потом загоготали Санек, Орландо, Диего… Скоро хохотал весь наш карантин.

Сержант тоже захихикал странным щекотным смехом. Потом забрался обратно в кабину. Хлопнул дверцей.

Машины стояли. Впереди и сзади стояли машины.

– Чего стоим? – поинтересовался Диего.

– А ты, – сказал Санек, – у Джонни спроси: видишь, он в настроении. Шутит даже.

– И чего, – Диего поправил ремень, – ты что думаешь – не спрошу? Да мне теперь на него… Я теперь все – "отпетый"! Фильм погляжу – и в гарнизон! Я теперь таких, как Джончик, – на члену вертел, на челне катал и в гробу видал…