Судьба драконов в послевоенной галактике - [29]

К нам подошел сержант. Я понял, что сейчас он ударит Тараса – и отпустил его. Тарас еще не остыл от убийства прыгунов и стоял, тяжело дыша, широко расставив ноги.

Сержант посмотрел на свой кулак, на скучившихся в дальнем углу пещеры прыгунов, попискивающих да посапывающих, подумал, подумал и наконец сказал:

– Тарасик, ты остаешься здесь… со зверушками. Ты будешь прибирать сегодня клетки в живом уголке. Видишь, как ты напачкал?

Сержант обвел рукой пространство, залитое внутренностями прыгунов. Кое-где валялись и вздернутые, оскаленные в предсмертной муке головы, они высовывались из зеленоватой жижи ослепшими твердыми островками.

– Ведро – в кладовке, – объяснил сержант.

– Мне нужен совок, – хрипло сказал Тарас.

– А вот уж нет, – нежно вымолвил сержант. – Я же вас предупреждал, сеньор, будете вылизывать… языком… А вы из себя Чака Норриса изображали.

– Строишь из себя, – губа у Тараса дернулась, – корчишь из себя…

Я заметил метнувшуюся тень прыгуна, повернулся и подшиб его аккуратно и сильно.

– Строиться, – коротко приказал сержант.

Карантинные выстроились в колонну. Я не двинулся с места.

– Коллега сержант, – обратился я к сержанту, – разрешите, я останусь посторожить? Я у русалколовов совсем от огнемета отвык.

– Не разрешаю, – сказал сержант, – становись в строй.

– А кто останется?

Сержант улыбнулся:

– Никто, – и повторил со значением: – Никто, кроме Тарасика, который набрызгал в живом уголке и будет живой уголок убирать.

– Это – не по уставу.

– Наверное, – спокойно согласился сержант, – наверное, не по уставу…Но мы обсудим мое нарушение, мой проступок в казарме. Ты даже можешь подать рапорт. Твое право! А пока – изволь выполнять мои приказы. Их нарушение – тоже нарушение устава. В строй! В строй, скотина безрогая!

Я посмотрел на прыгунов, на Тараса и сказал:

– Я, пожалуй, проявлю недисциплинированность.

– Так, – сержант немного подумал и принял решение, – за нарушение дисциплины я тебя, пожалуй, накажу… Давай-ка сюда огнемет…

– Коллега сержант, – заметил я, – это бесчеловечно.

– Ни хрена здесь человеков нет, – начал сержант и осекся, но быстро пришел в себя, – здесь одни только "отпетые" – будущие трупы, или "псы", или "вонючие". Невыполнение приказа – это уже трибунал, а не рапорт.

Я снял огнемет и швырнул сержанту под ноги.

– Жри.

– Куродо, – позвал сержант, – понесешь огнемет своего друга.

Куродо подошел, поднял огнемет и, выпрямляясь, тихо сказал:

– Если бы до трибунала дошло, я бы в потолок стрелял, честно…

– Это утешает меня, а тебя прекрасно характеризует, – так же тихо ответил я.

– Ребятки, – посоветовал сержант, – давайте, давайте, может, еще успеете до того, как прыгуны расчухают, что мы вас бгосили, – издевательски картавя, произнес сержант. – Бе-гом, – приказал он, и они убежали.

Я опустился на колени в пузырящуюся массу, принялся собирать ее и вваливать в ведро.

Тарас стоял неподвижно.

Прыгуны ползали, посвистывали где-то в дальнем конце пещеры, по-видимому, они и впрямь не могли поверить в то, что нас оставили здесь одних.

Поняв это, я стал убирать гниющие останки прыгунов как можно быстрее. Дважды меня стошнило.

– Эй, – брезгливо спросил Тарас, – ты что – из деревни, да?

– Почему из деревни? – я удивленно посмотрел на него через плечо. – С чего ты взял? Я из Хербурга -2…

– Как же ты, городской, и жабье г… подбираешь? – Тарас презрительно сплюнул.

– Тара, – сказал я, – не дури. Заплюют же…

Однажды мы видели страшное существо, безгубое, мутноглазое (причем студень глаза сидел в костяной глазнице), изъязвленное, на теле у существа были какие-то шишки, наросты, рога… "О, – сказал нам тогда сержант Джонни, – будете плохо себя вести – отдам прыгунам на заплевание, станете, как этот красавчик. Прыгуны оплюют так, что никакая лаборатория не очистит. Чудодейственная слюна!"

– Ничего, – говорил Тарас, – ничего. Если вернусь в казарму, если не заплюют уроды, сбегу сюда с огнеметом и устрою шухер. Все в их шишках будет. Слышишь?

Вдруг от общей толпы прыгунов отделился один и направился ко мне. Он ковылял на трех лапах, четвертая свешивалась жалобно, почти просяще, почти по-человечьи.

"Это тот самый, – подумал я, – который чуть Куродо, которому я…"

Для начала прыгун опрокинул ведро. Я поставил ведро на место и укоризненно произнес:

– Ну, зачем вы?

Прыгун радостно залаял и наподдал по ведру так, что оно, жалобно звеня, покатилось, разбрызгивая зеленоватую слизь.

Один из прыгунов вдруг взвизгнул как-то вовсе по-человечески, вскинул свое грузное уродливое тело на нижние лапы и пошел, тяжело вихляя мясистым хвостом, переставляя с видимым трудом корявые лапы – не то в самом деле не привыкший ходить вот так – вертикально, не то издеваясь.

Он шел навстречу Тарасу, и тот, еще храбрясь, еще посмеиваясь, выкрикнул:

– Иди ко мне, лапонька, иди ко мне, ванечка-встанечка. Харкай, харкай, родимый! Урода хочешь слепить? Лепи! Я к вам приползать буду, грызть вас буду. Рвать! зубами этими… без губ! Костями – понял?

Тарас оскалился и постучал ногтем по своим длинным белым зубам.

Волоча ведро, я подошел к Тарасу. Я помнил заповеданное мне Костей-Константином, волновиком в"-1 среди русалколовов: "Если можешь выдернуть чувака – выдергивай. Не можешь – не рыпайся…"