Судьба - [39]

— Я знаю, что терпеть и ждать надо, — отозвалась Оразсолтан-эдже, — да ведь сердце, сестрица, не каменное… Материнское сердце…

Проехав мимо метджида, они остановились у сарая. К ним чёрным шариком скарабея[42] подкатилась маленькая жирная женщина, услужливо подставила плечи, чтобы приезжие, по обычаю, коснулись их. Потом ловко и быстро сняла с ишаков хурджуны и повела старух в кибитку.

Оразсолтан-эдже женщина почему-то не понравилась. То ли в ней было много льстивой угодливости, то ли ещё что, но не поправилась: «Ишь, толстая, не хуже нашего Сухана Скупого!» — подумала Оразсолтан-эдже, не подозревая, как она близка к истине. Энекути — добровольная прислужница, правая рука и поверенный ишана, — походила на Сухана Скупого не только внешним видом.

Войдя в кибитку и поздоровавшись, Оразсолтан-эдже примостилась у раскрытой двери, чтобы видеть всех проходящих по двору людей, а общительная Огульнияз-эдже сразу же подсела к женщинам.

— Привезла вот невестку, — пожаловалась одна из женщин.

— Красива, как полная луна, чтоб не сглазить, — похвалила Огульнияз-эдже, — пусть счастье принесёт в ваш дом.

Женщина вздохнула.

— Да, очень хорошая невестка, все мы довольны ею… Только беда приключилась. Привезли её после кайтармы[43], она и заболела… Оказывается, девушки на прогулке случайно провели её через ямку с кровью, над которой барана резали. Это нам ишан-ага объяснил, а то мы совсем голову потеряли. Ишан-ага сказал: нечистый дух вселился в невестку… Вот теперь вожу её сюда, в святое место. Как будто легче ей стало, а то всё жаловалась, что мутит и голова болит, спать не могла…

— С верой и усердием пусть падёт к ногам святого ишана! — вмешалась Энекути. — Как цветок под дождём, засияет ваша невестка. Там, где ступит ишан-ага, никакая нечистая сила усидеть из может.

— А я дочку привезла. — сказала вторая женщина. — Единственная она у меня… Глаза заболели, совсем не открываются… Пришла просить святого ишана о помощи…

Энекути снова воткнулась в разговор:

— Это тоже все бесовские проделки, я знаю. Злой дух поселился в глазах у девочки. Ты, мать, набери земли, где прошёл ишан-ага, и сыпь её дочке в глаза — заблестят, как новенькие монетки. Сколько слепых уже благословляют ишана-ага! Та земля, на которую его святая нога ступила, от всех бед помогает.

— Сохрани, господи, мы не удивляемся этому, мы просто рассказываем, — начала третья женщина. — Такая история приключилась — родился у одного человека сын, я принимала. Год тому минул или около того… Сохрани, господи, не удивляемся, но как глянула я обомлела: не похож он на человечьего ребёнка… глаз один и ухо одно… Кричу Энекути, а она тоже поглядела — и бежать… Вот страсти какие!

— Как не убежишь от такой страховины!

— Тут сердце со страху лопнуть может…

— Вы смелой оказались!

— Какой уж смелой! — возразила рассказчица. — Чуть не померла от страха. Хороню, что про ишана-ага вспомнила. Выскочила я — дело ночью было, — бегу впотьмах, кричу: «Вай, ишан-ага! Вай, ишан-ага!». Прибегаю, а он, святой человек, уже ходит с палочкой по двору, озирается так беспокойно по сторонам. Я даже умилилась, страх прошёл, а он, святой человек, говорит: «Иди, говорит, Амангозель, скорее назад, зарой это чудище в землю, пока никто из правоверных его не видел. Пери[44], говорит, унесли мальчика, а вместо пего шайтан своё отродье подкинул, — молитву не читали над роженицей». Так он мне сказал, а ведь я ещё ничего ему объяснить не успела. Истинно святой человек наш ишан-ага, его свыше осенило!..

— Осёл кричал — верблюд пугался: думал, барс ревёт, — съязвила Огульнияз-эдже, насмешливо глядя на Энекути. — Меня бы тоже осенило, если б меня кто-то предупредить успел, что див[45] родился.

Энекути сделала вид, что не слышит. Одна из женщин грустно сказала:

— Говорят, не див это был, а обыкновенный ребёнок… Хороший мальчик, только глаз у него один не открылся… Закопали бедняжку живьём в землю…

— Ну да, живьём! — возмутилась Энекути. — Я сама его за шейку держала, пока он дышать не перестал. А потом уж закопала.

— Спаси, господи! — ахнули женщины, хватаясь за ворот платья. — Невинного младенчика убили… Какой грех на душу взяли!..

— Нет греха! — огрызнулась Энекути. — Какой может быть грех, если сам святой ишан велел закопать мальчишку!

Старая жена ишана, обычно коротавшая время с приезжими женщинами, начала рассказывать о святости ишана, о тех чудесах, которые он, якобы, творил. Неприятный инцидент убийства ребёнка бесследно растворился в великом множестве благочестивых дел Сеидахмеда.

— Огульиияз, — позвала Оразсолтан-эдже, — смотри… смотри, моя Узук идёт! В-о-о-он она, с девушками… в зелёном халате…

— Для тебя сейчас любой зелёный халат — на дочке надет, — с ласковой ворчливостью отозвалась Огульнияз-эдже. — Где она?.. Да это совсем другая девушка!

— Нет, не другая, — не сдавалась Оразсолтан-эдже. — Сердце чует… Стройная, лёгкая… Козочка моя… Хоть бы оглянулась, порадовала мать…

— Сходи к ишану-ага, скажи, что мать Узукджемал приехала, повидать свою дочь хочет, — велела Энекути жена ишана.

* * *

После неудавшегося любовного приключения, незадачливый ишан несколько дней общался с внешним миром только через посредство верной Энекути. Даже во двор по своим стариковским делам выходил лишь с наступлением полной темноты. Со временем следы прошли, но Энекути продолжала отваживать посетителей: «Ишан-ага болеют! К ним нельзя заходить!» И ишану даже нравилась такая опека, приятно было чувствовать себя мнимо больным, вызывающим сочувствие.