Судьба - [38]
Впечатлительная натура Узук постепенно поддавалась умелому внушению. Уже больше месяца жила она в доме ишана, и с каждым днём всё глубже, словно корни селина, проникали в её душу кошмарные образы, рождённые рассказами ишана, высасывали соки жизни, как растение — влагу. Девушка приходила к убеждению, что она неисправимая грешница и что в рай она не попадёт, а будет гореть и мучиться в аду. Часто ночами ей снился страшный мост Сырат, она видела себя идущей по мосту и реально ощущала боль, когда мост, впиваясь ей в ступни ног, разрезал её надвое. Она видела, как падают две её половинки, одна — в бушующее пламя, другая — в бурный, клокочущий поток. Узук с криком просыпалась, пугая спящую с ней в кибитке младшую жену ишана, и долго тряслась всем телом от страха, не в силах уснуть.
Естественно, что всё пережитое, усугублённое вдобавок рассказами ишана, не могло не отразиться на её здоровье. Она побледнела, похудела, черты лица её заострились, часто головокружение валило её с ног и неодолимая слабость надолго приковывала к постели. Последнее время Узук начала заговариваться. Она металась с бессвязными криками, не узнавая окружающих, впадала в обморочное состояние. В таких случаях ишан Сеидахмед читал над ней молитвы и писал заклинания на талисманах.
Однажды ночью, когда он уже собирался ложиться спать, к нему в келью ворвалась перепуганная Огульнязик, младшая жена.
— Идите скорее туда! Гелин умирает!..
Испуганный ишан затрусил вслед за женой.
Узук лежала без сознания. Ишан присел к её изголовью, подслеповато вглядываясь в лицо девушки, послал жену принести коран.
Однако тревога оказалась напрасной — это был лишь один из обычных за последние дни припадков. Вскоре на бледных щеках Узук проступил румянец, глубокий вздох приподнял груди — по-девичьи небольшие, они молочно белели в распахнутом вырезе платья, которое Огульнязик впопыхах забыла застегнуть.
У ишана внезапно пропала слюна. Он воровато глянул на дверь, облизнул сухим языком холодные шершавые губы и провёл рукой по груди девушки. Упругое тепло молодого тела бросило старика в дрожь.
— Как себя… чувствуете… гелин?
Узук медленно открыла глаза — словно мешхедские черносливины влажно блеснули на белом жире. Пунцовые губы дрогнули, как собирающийся раскрыться бутон розы, — и белоснежные сосунки-ягнята, сгрудившись, несмело выглянули из загона. Ишан совсем потерял голову.
Приходя в себя, Узук с трудом соображала, где она и что с ней. Кто, например, этот трясущийся старец с пустым, остановившимся взглядом безумного?.. Дальнейшее окончательно привело Узук в чувство. Она всё поняла и, напрягаясь, попыталась сбросить навалившегося на неё ишана. Однако, обессиленная припадком, не смогла одолеть хрипящего от вожделев ния старца. Тогда она выпростала руки и вцепилась ему в лицо. Ишан тонко, словно тушканчик, пискнул и откатился в сторону. Негодующая Узук поднялась, оправляя платье, готовая до конца защищаться. Но на неё уже никто не посягал — ишан охал и размазывал ладонями по лицу кровь.
Разыскивая коран, Огульнязик немного замешкалась, но успела увидеть почти всю эту сцену. Ошеломлённая такой прытью мужа, она несколько мгновении стояла неподвижно на пороге. Потом вознамерилась схватить старика за бороду и задать ему жестокую выволочку. Но всё произошло очень быстро, Огульнязик не успела вмешаться. Тогда она тихо отступила в темноту и встретила ишана на полпути к его келье.
— За смертью тебя посылать! — плачущим голосом сказал ишан, вырывая у неё из рук коран. — Где ходила? Иди… в кибитку — оправилась уже эта… гостья!
Что сказала мужу Огульнязик и почему не было скандала, мы не знаем. Знаем только, что ишан несколько дней не показывался из своей кельи, пряча от прихожан и паломников слишком уж красноречивые царапины на своём «святом» лице. А Узук долго, с горечью, похожей на тонкую, готовую оборваться шелковинку, думала о случившемся. Почтенный старый человек, святой учитель, служитель аллаха оказался таким же подлым и грязным, как все остальные. Она чуть ли не молилась ему, звала его на помощь в своих ночных кошмарах, а теперь?.. «Все шакалы одинаково воют», — вспомнилось ей, но облегчения не было. Жизнь походила на грязную, полную разлагающихся отбросов помойную яму. Жить становилось совсем невмоготу…
Две старые женщины, не спеша, ехали верхом на ишаках. И также неторопливо разговаривали. Длинный путь остался за их спиной, плотным слоем рыжеватой лёссовой пыли осел на их пуренджиках и на спинах животных.
— Вон башня Сеидахмеда-ага, быть мне его жертвой! — внезапно воскликнула одна из женщин. Ока протянула обе руки в сторону виднеющейся над деревьями башни метджида[41], молитвенным жестом поднесла их к лицу.
Вторая женщина, вглядываясь, подтвердила:
— Верно, башня ишана, быть мне его жертвой! Доехали мы с тобой, сестрица Огульнияз… Ах, чудотворец ишан-ага, стать мне жертвой ради твоих предков — дай успокоение сердцу моей Узук-джан… Бедная девочка! Сидит у чужих людей, как пойманная птичка!..
— Не горюй, сестрица Оразсолтан, не надо отчаиваться, — успокоила её Огулышяз-эдже, — даст бог, всё будет хорошо. Что ишак бегом, то верблюд шагом. Глядишь, и выручит арчин нашу девочку.
Хыдыр Дерьяев — народный писатель Туркмении, автор известного советскому читателю историко-революционного романа «Судьба», выходившего в переводе на русский язык. Роман «Вьюга» — широкое эпическое полотно о путях освобожденного туркменского народа и социалистических преобразованиях его жизни. Прослеживая судьбы разных поколений дехкан, писатель показывает сложности перестройки сознания туркменского крестьянства, его стремление к новой жизни и свободному труду.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.В том вошли вторая книга.
«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.Но главное – полноводная была река, и лесу много.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
«… «Но никакой речи о компенсации и быть не может, – продолжал раздумывать архиепископ. – Мать получает пенсию от Орлеанского муниципалитета, а братья и прочие родственники никаких прав – ни юридических, ни фактических – на компенсацию не имеют. А то, что они много пережили за эти двадцать пять лет, прошедшие со дня казни Жанны, – это, разумеется, естественно. Поэтому-то и получают они на руки реабилитационную бумагу».И, как бы читая его мысли, клирик подал Жану бумагу, составленную по всей форме: это была выписка из постановления суда.