Субботним вечером в кругу друзей - [25]

А вокруг нас так и вьется официант. То подольет в рюмки, то принесет чего, то тарелку заменит. С меня пылинки сдувает.

— Кушайте, — говорит, — профессор… А то очень уж вы заморенный. Устали небось от своего чрезмерного образования…

Это я-то профессор? Но молчу.

Пьем мы, закусываем, тосты произносим. И такая меня благодарность взяла, что дай, думаю, открою глаза Шарову на кое-что.

— Вас, говорю, не любят в коллективе, не уважают. Интриган, говорят. Вы уж извините. И я так думал до сегодняшнего вечера. Считают вас ловкачом. Делягой… И шельмой. Да-да, шельмой…

Побледнел Шаров. Натянуто улыбается. Ну а я режу правду-матку. Все вспомнил в порыве душевной благодарности. Вижу — не очень это ему по вкусу. Кривится, но терпит. Дальше — больше.

— Говорят, вы долги не отдаете. И сплетник к тому же. А кандидатскую за вас жена написала… Верно?

Наконец не выдержал он:

— Вот уж и впрямь, посади свинью за стол, она и ноги на стол.

— Извините, — говорю. — Кого вы имеете в виду? Не меня ли случайно? Так вы меня сами, по своей воле сюда пригласили.

— А что мне было делать? — говорит и в упор на меня смотрит своими наглыми глазами. — Не пропадать же добру. Я ведь не вас ждал, если хотите знать, а профессора. Да только он не пришел по неизвестной причине.

— Нехорошо вы поступили, — обиделся я. — Я, можно сказать, от всей души старался, от всего сердца. Хотел помочь вам…

— Ладно, — говорит. — Вижу. Помогли? Выпили, закусили? Теперь идите. Идите-идите. Благодетель…

КАРЬЕРА МАКАРКИНА

Некоторым везет. Макаркину не везло. Невеста была тише воды ниже травы, а едва расписались, сразу предъявила претензию: подай ей, видите ли, кооперативную квартиру. А где он ее возьмет?

Стал суетиться, наводить справки.

Слышал от бывалых людей: не подмажешь — не поедешь. Купил духи за пять рублей и плитку шоколада за полтора рубля. Стиснул зубы, пошел.

Заходит. Сидит какая-то женщина, смотрит на него, улыбается. Сразу видно — ждет. Положил ей на стол духи и шоколадку. И закрыл глаза. Сейчас, думает, влепит пощечину и крик поднимет. Не ударила, не закричала. Зато вежливо объяснила, что он не туда попал. Крякнул Макаркин, пошел дальше. Шоколад обратно, конечно, не взял. Неудобно. И духи тоже. Черт с ней. Пусть душится.

А там, где надо, оказалось, на прием надо заранее записываться. Что же делать? Стоит бедный Макаркин, переживает, не знает как быть: идти домой с пустыми руками под огонь критики не рискует.

А тут как раз подъехала крытая машина. И стали из нее выгружать толстые папки с бумагами. И носить их в помещение. Кто-то попросил Макаркина подержать две папки. Он подержал. Потом видит, что никто их у него обратно не берет, сам понес в помещение. Вернулся — ему снова две папки. Да так и бегал весь день с папками, аж взмок. Заметил его старание какой-то дядя, по виду завхоз, и спросил, как его фамилия. Макаркин сказал.

— Молодец, Макаркин, — сказал дядя. — Вижу — стараешься. Завтра поедешь от нашей организации картошку перебирать. Смотри не опоздай.

— Не опоздаю, — сказал Макаркин.

Взял он за свой счет отпуск. Стал вживаться в новый коллектив. Поехал перебирать картошку. И снова отличился. Его заметили. Послали еще раз. И еще. На собрании похвалили, в стенгазете. Вот-де Макаркин, молодец. Другие служащие его уже узнавали, охотно приветствовали: «Привет, Макаркин. Здорово, Макаркин». Стали Макаркиным дырки затыкать. Чуть что — где Макаркин? Послать Макаркина. Поручить Макаркину. Сам председатель с ним за руку поздоровался.

— Ну как, Макаркин? — спросил он.

— Тяну, — скромно ответил Макаркин.

— Вижу. На таких, как ты, земля держится. Тяни. О славе не думай. Она сама найдет героя.

Макаркин о славе не думал, он думал о кооперативе.

«Еще немного, и поставлю вопрос ребром, — принципиально решил он. — Уже месяц здесь вкалываю…»

Пришлось уволиться со старой работы. На новой так загрузили — не передохнешь. Хотя зарплаты не платят и даже в штаты не зачислили. Каждый думает, что Макаркин в другом отделе числится. Тянет Макаркин, а сам ждет — может, догадаются, спросят — ну как ты, Макаркин, насчет жилья, обеспечен? И тогда он, скромно потупившись, скажет: «Пока нет, хотелось бы вот вступить в кооператив». А ему: «Садись и пиши». И сразу — чик — на его заявление резолюцию: «Принять!» От этих мыслей Макаркин загорался и вкалывал так, что аж пыль столбом стояла. Пока другие кроссворды решают, он всю работу выполнит…

Хвалили его, ценили. Уважали. Даже в президиум один раз посадили. Хотели даже на симпозиум какой-то послать дежурным исполнителем, да он вовремя наотрез отказался. И за это ему председатель второй раз руку пожал: «Молодец, Макаркин. Ценю твою скромность. Симпозиум от тебя не уйдет».

И верно. Симпозиум от Макаркина не ушел. А жена ушла. Умолял ее Макаркин, на коленях ползал — ничего не помогло. «Я с таким дураком жить не желаю». И ушла. «Ладно, — думает Макаркин. — Пусть. Получу кооператив — вернется».

А тут вскоре Макаркина и на службе выловили. Хотели его повысить и премию дать, а бухгалтер заявляет: «Такой у нас не числится». Как так? Неужели самозванец? Неужели мошенник? Начальник разгневался: «Ротозеи! Как допустили? Он для меня речи писал». И верно. Макаркин ничего не отрицал, только просил о снисхождении: «На всю жизнь это мне уроком будет». «Подумать только, — негодовали служащие, — а на вид такой тихий, такой старательный. И так крепко втерся». Вытурили его как миленького. Не успел он даже за ухом почесать. «Так мне и надо!» — сказал сам себе Макаркин и пошлепал с повинной в старый коллектив. Покаялся. Простили его. Учли молодость. Пожурили: «Живи по правилам. А не хочешь — пеняй на себя». Макаркин даже прослезился, так его проняло.