Стужа - [97]

Художественная критика выступает против искусства. Если обычно она считает своей задачей увидеть в произведении искусства гармоничное, совершенное, защитить его от легковесных нападок и обнаружить его истинные качества, погрузившись в процесс исследования его творческой природы, то здесь она предстает как враг произведения искусства. Речь идет о том, чтобы фальсифицировать произведение искусства, а не о том, чтобы выявить его совершенную структуру. И это можно сделать с любым произведением, считает Регер. В любом произведении можно отыскать основной изъян. Речь идет, таким образом, об искусстве уничтожения искусства. В европейской литературе не встретишь, вероятно, более последовательного и бескомпромиссного отношения к искусству. То, что такое отношение имеет свои основания и не является пустой провокацией, можно подтвердить многочисленными примерами. Ведь автор выступает в своих книгах и против себя самого, против своего искусства, против собственного ремесла, которое помогает ему прожить и пережить жизнь. Он уничтожает тем самым принципы своего существования.

В романе «Изничтожение», последней из больших книг, опубликованных при жизни автора, Бернхард выводит формулу для подобного поведения, называя его «искусством преувеличения»: «Если бы мы не владели нашим искусством преувеличения, мы были бы приговорены к отвратительно скучной жизни, — сказал я Гамбетти. — Чтобы понять что-либо, необходимо преувеличивать, — сказал я ему, — лишь преувеличение делает все наглядным, и опасность, что нас объявят шутами и скоморохами, в нашем почтенном возрасте уже больше не страшна».

Суть гиперболического подхода у Бернхарда следовало бы определить еще более точно. Один из его героев признается в таком отношении к миру и искусству, которое основано на интересе к познанию: речь идет о том, чтобы с помощью преувеличения сделать что-то «наглядным», искажая его и делая с помощью искажения доступным пониманию. Несомненно, все инвективы в сторону искусства у Бернхарда отмечены таким преувеличением. Главным, однако, является то, что речь идет при этом об искусстве, об искусстве преувеличения, а не просто о некоем риторическом фокусе или о публицистических обвинениях, имеющих свои узкие цели. Этому искусству преувеличения Бернхард отводит особую роль в австрийском искусстве, да и не только в нем.

Именно с помощью этой практики преувеличения Томас Бернхард сумел привлечь к себе внимание, не в последнюю очередь и потому, что искусство преувеличения как раз и способно отчетливо продемонстрировать, насколько наша действительность действительно плоха. В самых совершенных общественных системах и в самом великом искусстве, которое Бернхард особенно ценил, он стремился отыскать недостатки и изъяны, вскрыть их, показать другим. Всегда, когда по отношению к какому-либо человеку или явлению устанавливалось всеобщее и полное согласие, Бернхард восставал против него. Это касается прежде всего политики (к примеру, атаки Бернхарда на всеми уважаемого канцлера Австрии Крайского на вершине его политической карьеры в семидесятые годы), это касается и литературы (Бернхард резко высказывался по поводу Элиаса Канетти накануне присуждения тому Нобелевской премии), это касается и самого автора: он был опасностью для себя самого и для своего искусства, зная одновременно, что эти нападки — единственная возможность спасти и себя самого, и свое искусство.

Искусство, история и природа — в творчестве Бернхарда эти три дискурса налагаются друг на друга, и чрезвычайно трудно, по крайней мере для меня, говорить об этих темах вообще, не обращаясь при этом к Бернхарду. Он разрушал в своем творчестве все конвенции, которые мы обычно связываем с искусством, историей и природой. Впрочем, сюда же можно отнести и науку.

«Мимо этого мертвого гиганта никто не сможет пройти», — заявила известная австрийская писательница Эльфрида Елинек в своем отклике на смерть Бернхарда в 1989 году. И порой кажется, что почти все писатели в Австрии до сих пор находятся под воздействием принципа тотального отрицания, с помощью которого Бернхард заставлял людей высказываться. Великой его заслугой является то, что людей самых различных взглядов он заставлял высказывать суждения о нем, о Бернхарде, что он никого не оставлял равнодушным. В его жесте отрицания все, что отрицается — искусство, наука, история, природа, — еще раз являет себя нашему взору и приобретает свои очертания. Искусство может выжить только тогда, когда его отрицают. Никто не осуществлял эту «негативную диалектику» (Т. Адорно) в своем творчестве столь убедительно, как Томас Бернхард.