Стулик - [113]

Ну здравствуйте, глазастые мои-цветастые ковёр, салют-торшер и сталинская ваза!

Здравствуй, Новый год! (Ну и первое января…)

…конечно. Всё дело в Перце! Во втором моём «я», не посчитавшем возможным более молчать. Наконец-то взявшемся за меня… Мой добрый друг! Прости, порой я резок был с тобой, но ты… ты не кинул меня. Подобно лакмусовой бумажке, ты всегда являл мне истинное моё состояние! И по мере скромных своих возможностей влияния на меня старался помочь мне справиться с собой… Ты не дал мне упасть, ты не мог совсем бросить меня. Но, видно, не нашёл уже ничего, кроме как отправить меня в опаснейшую дрёму, похмельный транс, из которого могло бы и не быть возврата!.. Ты знал, ты знал, мой старый новый друг, что в трудный час, взывая безотчётно к тому, что похоронено глубоко внутри, – я неожиданным образом выберусь из Фединых лабиринтов.

До самого конца ты на боевом посту – всегда там, где… как это? – где я знаю и умею, но вот почему-то не могу или не хочу …

И кстати: как выяснилось только что, теперь не один только Федя может находиться в разных местах одновременно…

Ничуть не удивлённый этому новому своему таланту, я бодро вскочил с постели.

Но что же дальше?.. Здесь, сейчас, за пологом кровати, за приоткрытой кухонной дверью, из невнятных звуков свежего новогоднего утра должен начаться для меня новый мир?.. Господи, я весь как новорожденный – я жил только ею! (Откуда, откуда такие идиоты?)

Ну, и какой она будет, моя новая вселенная?

Перчик, вездесущий ворчун, мне уже без тебя одиноко!!

Вдруг кто-то крякнул. (На кухне?..) Отчётливо так. Раз, потом два, ещё… Я кинулся туда. Под стулом, ровнёхонько между четырьмя его ножками, явно ощущая себя смысловым центром квадрата, сидел… Лавруша! Большой и глупый горный попугай, подзабытый мною, некормленный несколько дней подарок. Каким-то чудом выбрался он из тесной клетки и сейчас, притихнув, косился прямо на меня. Господи, ты-то за что здесь страдаешь?! Я осторожно подсел, я хотел ему всё объяснить, я прилёг к нему, близко, совсем близко… Он не шелохнулся. По-птичьи склонив головку, попугай косился прямо на меня, но взгляд его… птичьим не был. Перед моими глазами, в десяти сантиметрах, сидело дивное олицетворённое существо – оно сияло смыслом. Вот я здесь, дур-рак, возьми меня и не теряй больше, говорило оно. Что?.. Что такое. Я присматриваюсь, я не шевельнусь, я вглядываюсь в его осмысленное око, оно смотрит совсем по-человечески (только немножко круглое), и там, за капсулой роговицы, точно так же, всеми цветами отливает восторженная радужная…

И что-то дрогнуло уже в тонком мире, в нашем с Лаврушей дышащем подстульном пространстве. Будто ненароком окунулся в чётко очерченную – но при том бесконечную сферу, простейшие элементы которой внезапно обрели странную, доселе невиданную резкость и глубину… а главное – свою, мне неподвластную важность. Вот ожил в стулике шуруп, зарделись солнцем перекладины, вертолётом прошуршала муха – у уха… А я, притихнув, вслушиваюсь в тёплые токи осознания, исходящие из такого знакомого мне серого глаза, всеобъемлющего и дружественного. Вот он моргает – долго-долго, и смешная шторка века нахлопывается на око медлительно и неспешно, скомкиваясь по кромке инерцией нахлёста… Движение клюва бесконечно, оно раскладывается веером, выдавая мне шумовую копию следа. Что?.. Да что это! Непередаваемой, неизъяснимой гармонией дышит самая последняя, элементарная, незначимая частность…

Она пронизана высшим смыслом и логикой.

И ты не знаешь физики процесса, вершащегося в этом так внезапно остановленном моменте – затяжном, размытом… В твоём осознанном сне! Только внезапно понимаешь ты: всё-всё происходящее вокруг – банальное, тихое, невзрачное – имеет невыразимое значение…

Как, откуда, зачем?..

Тому оценки нет и быть не может, ты просто знаешь, знаешь: пресловутое остановленное мгновение – это когда вдруг пропадёт идиотское, агрессивное кружение мыслей… когда напрочь выключится мозг, который вечно над тобой довлеет, мозг, готовый переделать весь мир, подчинить себе любой пустяк…

И когда твоё собственное «я» – любящее, боготворящее, настоятельное, упёртое, уязвлённое, израненное, эгоистичное – замрёт, забывшись, растворяясь в несказанном видеоряде… в котором изумлённо увидит себя же, но уже среди великого множества ему подобных – неприметных, изнутри светящихся деталей бытия, из которых и состоит каждая секунда жизни.

И тогда всё откроется с другой, неизвестной и прекрасной и, наверно, истинной стороны. А там… там, солнечный рисуя свет, нас ждёт художник и поэт?

Но это был лишь миг. Потом всё разом стало, как обычно. Только вот Лавруша своего выражения не лишился. Я почему-то вдруг уверен, что если, скажем, попытаться водрузить его сейчас на плечо, он не заорёт, как всегда, не вырвется и даже в висок не долбанёт клювом. И я бережно извлёк попугая из его непонятного квадрата, из-под ставшего вдруг обыденным стула, стандартного стулика из кухонного гарнитура… а Лавр, взмахнув крылом, самостоятельно примостился ко мне на плечо. Ну совершенно же немыслимый акт. Как боевой пост занял.