Стулик - [109]

– Как ты, Светик?! – с надеждой перекрикиваю долбёжку…

Кивает, в строгой вуальке отрешённости.

– Давно всё уже было, правда?! – отчаянно пытаюсь найти отклик…

Кивает, в строгой вуальке отрешённости.

– А мама?! – проигрывая, не сдаюсь…

Кивает, в строгой вуальке отрешённости.

Боже, что с ней?! – и тут я понял: этот утомлённый глянцевый образ, эта застывшая восковая личина призваны как бы Светикову непостижимость оттенить. К иным, параллельным, мирам принадлежность, куда мне доступ заказан. Штукатурка! Не даёт она лицу шевелиться.

Ну и видение.

И ещё почувствовал я, как что-то багровое, невысказанное и очень важное толчками из-под сердца моего отходит в Светину сторону, и увидел, как она, от этого потока порозовев и подбоченясь, с удовольствием включила свой знаменитый оскальчик свалившимся откуда-то, накрывшим её друзьям и, целуясь с ними щёчкой, вобрала заодно игривым глазом мой последний импульс… И вспомнил я о превращениях энергии… и увидел явственно в возбуждённом Светином зрачке глумливый водоворотик – ту чёрную дыру, куда сливаются остатки моего чувства.

И наступил тогда в теле вакуум, и зазвенело в нём что-то важное очень, да запоздалое.

…и виноваты мы всегда, господи, если даже искренни мы, и разрушаем невольно храмы наши, и истекают кровью любови наши… И зреет завязь конца в самом сердце – не оттого ли, что средство превращаем в цель?….

– Welcome to my dream, – вдруг кто-то чётко прошептал мне на ухо, заглушив полностью и дискотеку, и внутренний мой голос.

Я, конечно, оглянулся.

Пухловатый еврейчик улыбался мне глубокими чувственными глазами. И подмигивал снизу вверх – инфернально.

* * *

– Я Федя, Федя Пиздерман, – доброжелательно пропел он мне на ухо и тут же снял очки, чтобы их обтереть. Отчего одутловатое интеллигентское лицо инфернальности лишилось, беспомощным сделалось и даже милым… – Так зовут меня друзья, – добавил он, вроде как оправдываясь.

Ага. А я ведь знал всегда, что в поворотный момент судьбы именно он это будет: Пиз-дер-р-р-ман… Знание о Пиздермане как об экзистенциальном антиподе залегало во мне, очевидно, на глубине подсознательной, там, в глухом отстойнике, на уровне детского страха, потому как всплывши вдруг на поверхность и отождествившись, обернулось оно неожиданной готовностью ко встрече с неведомым. (Ну, помните – Пиздерман?.. Непрошибаемый модельный продюсер, коллекционер, гроза рублёвских жён?..)

Да, был в этот момент я чуть раздавлен Светой, узрев разом и высшую точку, и конечный пункт моих кипений… Но мобилизовался весь, нашедшись сказать себе твёрдо: никакой рефлексии, все терзанья загоняем быстро в одно место!..

И не стало тут никого – ни Светика, ни Фисы… Вся тусовка улетучились вмиг – за полнейшей, вероятно, ненадобностью в следующем действии.

– Добро пожаловать в мой сон, – повторил новый персонаж, слегка картавя.

Это же всё была бутафория, подумалось с внезапно пришедшей лёгкостью, пока вокруг сумбурно менялись декорации. А единственно достоверное существо подслеповато взирало сейчас на меня, и не могло оно не вызвать, в общем-то, симпатию… Вот это вот – тот самый чёрный хищник?.. Это кто тут желает меня проглотить?! Я открыто улыбнулся, пожимая ему тёплую, чуть влажную ладошку.

– Один – ноль в вашу пользу, – растерянно улыбнулся Федя. – Я думал, вы меня будете сейчас убивать. А вы такой большой, но… вежливый.

– Конечно, Федя. Очень о вас наслышан… С волнением слежу за вашими выступлениями по телевидению, – добавил я почему-то. И запутался немножко: – А почему, собственно, сон – вы же реально сейчас в «Зиме»? Празднуете Новый год…

– Мой сон – это жизнь. Реально-то я сейчас… в Куршевеле, – подумав, сообщил Пиздерман. – А вообще, я одновременно везде, – вздохнув, добавил он. – Это вы во сне, а я… на работе.

– Да. Жизнь, сон, работа… – постарался осмыслить я сказанное. – Действующие лица… всё те же.

– Что делать, такая жизнь сейчас. – Пиздерман расплылся в приглашающем жесте, и выжидательно застывшая вокруг тёмная плоскость рассыпалась на бесконечное множество хрустальных квадратиков, похожих на соты… Они громоздились во всех направлениях, но не просто так, а со смыслом, потому что в каждой ячейке содержалось по восковой полуголой девице. В различных положениях застыли фигурки – светящиеся, лоснящиеся, перламутровые, с кукольными выражениями на похожих лицах. И у всех губки приоткрыты – с надеждою. Нет, статуэтки вроде одинаковые не совсем, всякая что-то своё выражает, но вот отвлечёшься – и не осталось в памяти ни одной. Усреднённый образ только.

Опять всё бутафория.

А под каждой ячейкой, между прочим, по бирочке. Сплошные нули какие-то… Цена?!

…Светик, ты… здесь?! Только держись, не замерзай совсем, я вызволю тебя, отогрею, только не… (Я такой Кай, а она там где-то Герда. Правда, на самом-то деле наоборот было.)

– Та-ак, тепло, тепло… – Федя даже пиджак снял свой чёрный кожаный. И такой вальяжный стал: – Ну, а если без эмоций – можно ведь на ты?.. – какая разница, где там твой Светик?.. Чем лучше он Таника или, положим, Юлика?.. Все тут у меня – сту-у-у-улики! И все – хрустальные! Все – незаменимые, а следовательно, труднодоступные. Ой-ой, как трудно!.. И каждая так себя ведёт, будто самая-самая женская вещь у неё только у одной, и эта вещь всегда при ней!..