Студенты последнего курса - [10]

Лицо Русиновича снова запылало огнем:

— Что же тут удивительного? Я рос далеко от всего этого...

— Надо уметь владеть своими чувствами, мимикой...

— Короче говоря, надеть на себя маску... Не быть самим собой...

— Не своди все к примитиву...

Русинович почувствовал, что вот-вот начнется ссора.

— Хорошо, не будем спорить,— примирительно сказал он.— Буду с завтрашнего дня тренировать чувства и ми­мику... Надо только купить зеркало, а то у меня его, признаться, сроду не было.

— То, что можно купить, купится. Но есть вещи, ко­торые не покупаются.

— Чего же, по-твоему, мне не хватает из того, что не покупается? — У Русиновича вдруг появилось желание поспорить, даже поссориться с Галей.

— Почему ты думаешь, что я о тебе? И почему у тебя глаза стали такими холодными? Улыбнись, Гриша! Мне даже страшно.

— Удивительно, что страшно... Удивительно!.. Вот ты умеешь...— Он замолчал, так как на язык просилось: «Ты умеешь играть, надевать маску не только на лицо...»

...Было уже за полночь, когда Русинович пришел в свое общежитие. Антонович и Рак спали, а Ярошка и Малец где-то загулялись — их кровати пустовали.

Русинович смастерил абажур из газеты, включил свет, достал из тумбочки толстую тетрадь и начал писать.

СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА

4.06.1952

Давно собирался начать дневник, но все никак не до­ходили руки. Мало времени. Да и нет условий: постоянно среди людей. Писать дневник лучше одному, без свидетелей. Начинают смеяться, глядят, как на чудака: делаешь не то, что все. Не хватает характера быть непохожим надругих. А есть же такие люди! Вот хотя бы Галя. С нею я знаком уже целый месяц и, кажется, влюбился не на шутку. Ругаю себя за это безбожно — разве до любви мне? А иной раз подумаешь: а почему бы и нет? В конце кон­цов, можно одуреть от разных мыслей, которые меня одо­левают. Но с нею, с Галей, я не могу говорить обо всем, что меня волнует. Это плохо, но что поделаешь? Потому-то все свои секретные мысли я хочу доверить этой тетради...

Только что вернулся от нее. Проводил до самого обще­жития. Она сегодня за день и вечер менялась раз десять. До сих пор таких девчат я не встречал. С ней нельзя говорить о чем-то одном, она перескакивает с темы на тему, как белка с дерева на дерево. А я прост, как лапоть, и, словно шмель, готов гудеть на одной ноте весь вечер. Она так мне и сказала: «Ты неостроумный». Что правда, то правда. Но что же делать таким, как я? Не будешь же из-за этого топиться?..

Сначала я был как слепой: свет сошелся на Гале, я больше ничего не видел. Она поразила меня тем, что была очень непохожей на всех, кого я знал раньше. Это инте­ресует, интригует, ты начинаешь открывать новый харак­тер, нового человека.

Я слишком увлекся этой новизной и проглядел другое: что она на меня смотрит совершенно другими глазами, чем я на нее. Например, я готов искренне раскрыть душу, го­тов поделиться с нею всем, о чем думаю и что переживаю, она же все таит в себе.

Мне теперь стыдно за свою деревенскую искренность, за свою простоту, которая так и прет из меня и которая портит наши отношения! Да, портит, в этом я убедился и поверил наконец в банальную для многих истину, что «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Она будто взяла на вооружение эти пушкинские сло­ва, использовав их против меня. А это так! Они подходят в равной мере и к женщине и к мужчине...

Галя не хочет говорить о наших отношениях, вернее, о своем отношении ко мне. Получается, как в боксе: идешь на сближение с противником, а все время натыкаешься на мощный встречный удар. Я ищу и никак не могу найти дорогу к ее сердцу, не могу пробудить в ней искренность. Мне кажется, что она меня не понимает либо — еще хуже — не хочет понять. А я хочу ее понять. Может, по­тому она так интригует меня, так влечет к себе, эта де­вушка-загадка.

10.06.1952

Если я не знаю человека, не знаю, кто он и что, он мне чужой. И если уж с кем познакомлюсь, то хочу знать, кто он, откуда, из какой семьи,— мне нужно как бы про­читать его анкету, услышать его биографию, только тогда я могу сказать, что это за человек, чего от него можно ожидать.

И хоть не всегда человек раскрывается в своей биогра­фии, основное все же видно.

Я не таил от Гали, кто я,— зачем, да этого и не утаишь, так как все видно сразу. «Западник», колхозник, родился при панах, был под оккупацией, в партизаны не попал — жил вдали от леса, да и возраст был не тот...

Брат, сестра... Где сестра — не сказал. Не осмелился.

А из Гали все надо вытягивать клещами, как гвоздь из дубовой доски: скрипит и не вылезает. Родом она из Го­меля, отец учитель. У нее два старших брата, оба офице­ры, живут тут, в Минске...

19.06.1952

Сдал все экзамены! Ура! Перешел на последний, пя­тый курс! Просто не могу поверить! Хожу и все думаю: неужели это правда? Неужели правда?

Получил стипендию за лето. Надо будет купить какой-нибудь костюм. Через пару дней еду домой...

Виделся с Галей. Она едет на Нарочь. У них там практика. Просто позавидуешь биологам. А у нас на фил­факе была запланирована поездка в Москву и Ленинград, но, как на грех, отменили. Как стипендию за тройки... Однако не это главное. Главное — что мы студенты по­следнего курса. Еще годик — и мы вольные птицы.