Струны - [36]

Остался ручеек, – полоской тонкой

Сочится скромно и струей незвонкой

Чуть орошает углубленный дол.

Так вдалеке от грозных бед и зол

Остался я, но не иду сторонкой, –

Нет, не стесненный ветхих лет заслонкой,

Свой ясный путь и я в свой час обрел.

Тут, поравнявшись с каменною кручей,

Хоть косной, но упорной и живучей,

Я прядаю, вконец остервенев, —

В себе взрастив взрывающий заслоны,

Объемлющий собратьев миллионы

Единый, цельный всенародный гнев.

ОГОНЬ-СЛОВО

Немало там поэтов-братьев бьется;

Из ткани слов, что трепетно жива,

Взрастают подвиги, а не слова, –

Как словом, так штыком теперь бороться.

Родного дома скрипнули воротца,

К родимой груди никнет голова,

И мирный день святого торжества

Вернувшегося встретят мореходца;

Так ты, поэт, с дорожною сумой

Из дыма и огня придешь домой –

Из страшного и сказочного края;

И станет словом бывшее огнем;

В него мы будем вслушиваться; в нем

Пыл боевой пребудет весь, играя.

БУДЕТ ТАК!

Пусть мы мечтатели и бредим на досуге;

Но разве можно жить живому без мечты?

Пусть подрываются под нашу жизнь кроты,

Мечту мы пронесем сквозь темень, сквозь недуги.

Во дни страдальные нежнее нет услуги,

А мыслью крепкою и грезе отлиты

В миры грядущего железные мосты,

И так не брезгуйте строками бредней, други.

Там жизнь душевная становится стройна,

Где музыка звучит в неуследимом строе;

И блещет в мировом величии война,

Когда симфония мечтает о герое,

Когда о подвигах, каких в преданьях нет,

«Так должно! Будет так!» – вам говорит поэт.

«Клинок уральский – восхищенье глаз…»

Павлу Петровичу Бажову

Клинок уральский – восхищенье глаз:

В лазурном поле мчится конь крылатый;

Почтен неоценимою оплатой

Строй красоты, не знающей прикрас.

Таков же, мастер, твой волшебный сказ, –

Связуя вязью тонкой и богатой

Торжественно тревожный век двадцатый

И быль веков, – обворожая нас.

Да будет это творческое слово,

Грядущему являя мир былого,

Оружьем столь же мощным на века, –

Как эта сталь и как душа народа,

Как с ней одноименная свобода –

Крылатый конь уральского клинка.

ЗИМНЯЯ ВЕСНА

«Пленен я старою Москвою…»

Евдокии Ивановне Лосевой

Пленен я старою Москвою,

Но всё ж, от вас не утаю,

Ее сочувственней пою

Души тончайшею струною

Как современницу свою –

Не ту, что жадно на Арбате,

Предавшись сытой суете,

Не мыслит ныне о расплате

За Русь, что страждет на кресте.

Но крест несущую достойно

В душе послушной до конца,

Встречая всё, что так нестройно,

Улыбкой светлого лица;

Но созидавшую – давно ли? –

Красу, достойную Москвы,

Чей образ и в страстной юдоли,

И в творческой грядущей доле

С былым согласный стройно – вы.

24.Х. 1921

«Какая боль – и свет какой!..»

Какая боль – и свет какой!

И перед этим женским светом

К чему в томленьи недопетом

Вся песнь твоя – с твоей тоской?

К тому, что втайне не она ли,

Дыша эфирностью высот,

Нежданно к строю вознесет

Свои нестройные печали.

Так лучше затаи в тиши

Свои молитвы и хваленья,

Коль служит им для утоленья

Святая боль иной души!

Но, может быть, хоть на мгновенье

Мой отраженный слабый звук

Ей принесет меж долгих мук

Отрадное самозабвенье.

«Не нужно мне уютного тепла…»

Не нужно мне уютного тепла,

И камелька, и мирных тесных стен.

Вся жизнь вокруг мне вовсе не мила:

Ее тоска смятеньем замела,

Ее обвил людской и пленный тлен.

Меня зовет дорожная клюка,

И легкая котомка древних лет,

И доля, что от века нам легка,

И ветер, веющий издалека

Туда далеко, где пределов нет;

Где непохоже завтра и вчера,

Но и слились, как русла вешних рек,

Где жизни ширь бездумна и мудра,

Что детская молитва иль игра,

И как безгрешен грешный человек.

«Сладко песней мне делиться…»

Сладко песней мне делиться,

Где – пускай едва слышна –

К сердцу, что весною птица,

Так доходчива она.

Но еще милей и слаже,

Если слушает ее

Сердце – сердце, где она же

Восприяла бытие.

И понять ли, что такое

Улыбнулось тайно мне,

В этом трепетном покое,

В этой чуткой тишине, —

В этом строе, в этом свете,

Где страдальною слезой

Одинокою – в поэте

Осиян напев земной?

«Я шел холодный и пустой…»

Я шел холодный и пустой,

Я нес постылый груз –

Я мог пленяться красотой

Преодоленной и простой

В неволе тленных уз.

И в мире новом я иду,

По-прежнему согбен,

И помню должную страду,

Но словно в радужном саду

Познал я новый плен.

И стала ноша легче мне,

Но песней грудь полна –

И залила меня вполне

Навстречу радужной волне

Певучая волна.

«Малым младенцем я плакал от боли…»

Малым младенцем я плакал от боли.

После я в жизнь перенес

И сохранил по душе и по воле

И возрастил на лелеянном поле

Дар благодатнейший слез.

Собрал сосуд, расплескаться готовый;

Но, упадая без сил,

Хоть бы блуждал я и темной дубровой,

Скупо делился со скорбью суровой,

Щедро – любви расточил.

Ныне под редкой осеннею сенью

Вновь до краев налитой

Слезный мой дар я несу умиленью,

Весь предаваясь немому хваленью

Перед живой красотой.

«Я не знаю, я немею…»

Я не знаю, я немею…

Или я назвать не смею

Этой тонкой, радужной волны?

Это – крылья? Это – сны?

Но не смея, но не зная,

Вижу я: вся жизнь – иная

И цветет широко предо мной…

Звездной россыпью? Весной?

Это небо, эту землю

Осязаю, чую, внемлю,

Словно сердца трепеты в груди…

Затаись? Поникни? Жди?

Не таюсь я и не жду я:

Вот нахлынули, ликуя,

Звуки на меня со всех сторон!

Весть? Молитва? Песня? Стон?

«И тени уносятся, тая…»