Струны - [30]

День хмурый не томит и гнетет нимало:

Твой чистый голосок звенит мне, как бывало,

Вот песня милая, младенчески проста,

Тебе сама собой приходит на уста;

Ребячьей резвости не ищешь выраженья,

А словно хоровод твои ведет движенья,

И жизнью солнечной живешь сейчас вполне –

И так улыбкою одною светишь мне,

Что счастие твое святою детской силой

Всю жизнь мне делает желанною и милой.

«За грезой ангельских напевов…»

О.Н. Бутомо-Названовой

За грезой ангельских напевов

Какие песни рвутся в высь?

Цветы таинственных посевов

Красою жуткой разрослись.

Твои трагические звуки

Неизъяснимо хороши

И строгим напряженьем муки

Безмерно сладки снам души.

Сосредоточенною страстью

Ее, немую, леденят,

Зовут к мучительному счастью

И разливают нежный яд.

И вот цветут – горят – в горенье

Изнемогают – и золой

Рассыпавшейся примиренье

Дарят мятежности былой.

«Не зови, что невозвратно…»

«Не зови, что невозвратно,

Что безмолвно – не зови:

Было время благодатно

Для твоей любви.

Не зови, что безответно,

Что навеки отошло,

Для чего уж беспредметно

Изжитое зло».

И зову, зову стыдливо

Всё, что мог давно сгубить,

Всё, что сердце, снова живо,

Просится любить.

Вот ответный вздох всколышет

Чью-то грудь, далеко – жив;

Вот, рыдая, сердце слышит

Сладостный отзыв.

Где смятение людское

Всем грозится обладать,

В неколеблемом покое

Дышит благодать.

«Мне жаль отошедшего дня…»

Мне жаль отошедшего дня,

Пустого, холодного,

Так жалко-бесплодного;

Он с нищей улыбкой глядит на меня –

И жаль мне умершего дня.

Такая усталость во мне –

Немые томления;

Тоска сожаления

По бедном навеки утраченном дне,

Усталая, ноет во мне.

Бессильно, вконец истомлен

Дремотою хмурою –

Старухой понурою –

К коленям ее, в полуявь, в полусон

Склоняюсь и я, истомлен.

Но тянется, тянется нить, –

В тенях полубдения

Всё хочешь видения

Живые, нежившие – жизнью продлить –

И тянется, тянется нить.

«Не спи, не бодрствуй, но томись…»

Не спи, не бодрствуй, но томись:

С тобой сжились

В часы блаженного раскрытия

Душевного – наития

Какие-то – и тянешься ты ввысь,

Как бы на облако ногою опершись,

И легкий, как оно, послушный,

Плывешь волной воздушной –

И вдруг исходишь вздохом и слезой

И падаешь в томлении,

Забывшись и не властный над собой,

Но всё живой

В самозабвении.

Упал – и в бездне та же высь, –

Не спи, не бодрствуй, но томись

В душевной обнаженности:

Сухой листок

Упал в стихийный вихревой поток,

Вращающий с собой две смутные бездонности, –

И может каждая раскрыться звездной

Мгновенной бездной, –

Но нет, поток

Крутит,

Листок,

Летит,

Бессильно обнажен –

И носится, в две бездны погружен,

В потоке их разлития:

Здесь – высь, тут высь.

Под властию наития

Не спи, не бодрствуй, но томись.

«Кольцо спадает с тонкого перста…»

Кольцо спадает с тонкого перста

Руки твоей, полупрозрачно-бледной;

А тихо светится твой взор победный,

Ты, строгая, спокойна и проста.

Померкшая бесстрастна красота,

Как разговор твой, безучастный, бледный;

Покинуты улыбкою бесследной

И странно сухи тонкие уста.

Как тень сейчас стоишь передо мною.

Иль никогда и не была иною,

Нездешняя, в сиянье странном ты?

Мне холодно. Одолевая муку,

Смотрю, как бы над бездной пустоты

Всё на твою опущенную руку.

«Правда, утешно со старостью тихой родниться в мечтанье…»

И радостно сбросим с себя мы юности красну одежду.

И старости тихой дадим дрожащую руку с клюкою.

Барон Дельвиг

Правда, утешно со старостью тихой родниться в мечтанье,

Отдыха мирного ждать, слабой руке – костыля, –

Всё ж иногда и взгрустнется при виде седин благодушном,

Долгой дорогой утрат старость обретших свою.

Как же и грустен, и жалок, кто видит ее пред собою.

Дышит дыханьем ее, им, умирая, живет

И – ни покоя не знает, бездомным и нищим скитаясь,

Ни воспринять не готов близкий, быть может, конец!

«Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!..»

Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!

Сколько унес ты любви к жизни и к людям – с собой!

Ныне я вижу всю благость Творца: от каких испытаний

Эту святую любовь Он захотел уберечь!

Вижу – и всё же скорблю, помышляя о милом минувшем,

Силясь ее огонек в сумрак грядущий пронесть:

Ты не помог ли бы мне – и не мне, а людям и людям –

Верой, любовью своей – вере людской и любви?

Так не исполнила вышняя воля – не наша, иная.

Столь же спокойно, как ты принял веленье ея,

Так и веленье – иное, быть может, – что нас ожидает,

Учит и нас принимать вечная память твоя.

«У нас двоих одно воспоминанье…»

М. К. Н.

У нас двоих одно воспоминанье.

И никому вовеки не отнять

Того, что в каждом теплилось свиданье,

Что через годы будет жить опять.

Где дней своих печально ты ни трать,

Пусть хоть на миг, но смягчено страданье,

Как мне дарит былого благодать

Опору – посох в тягостном изгнанье.

Скитальцы, мы невольно разбрелись.

Но если голос милого былого

Тебя коснется, – сердцем отзовись.

Минуты нашей благостное слово

На светлой и на сумрачной чреде,

Где ни вспомянется, тепло везде.

РАСПЯТОМУ ХРИСТУ

No me mueve, mi Dios, para quererte

El cielo que me tienes prometido…

A Cristo crucificado

Тебя любить влечет всё вдохновенней,

О Бог мой, не небес обетованье;

Не ада столь ужасное зиянье

Мне запрещает грех богохулений.

Влечешь меня Ты, Бог, в огне видений –

Ты, ко кресту прибитый, в осмеянье;

Израненного тела истязанье;