Струны - [26]

Шрифт
Интервал

Что, вновь и вновь к себе маня,
Как свет вечернего огня,
Мне веет мирною истомой?
Вперед! – счастливцы говорят. –
Смотри: ты минул полдороги;
Вот светлых гор воздушный ряд –
И облачных унылых гряд
Ряды не близки и не строги.
О да, гляжу невольно я
В простор судьбы моей грядущей;
На перевале бытия
Меняется и мысль моя
Под переменчивою кущей.
И вот уж я – у новых врат;
Вступаю в чуждое жилище,
Быть может – полное отрад…
Но я грустить и плакать рад
По милом старом пепелище!

«И новые песни у сердца…»

Минувшего душа тоскующая просит.

Кн. Вяземский

И новые песни у сердца,
У сердца влюбленного есть:
Напевов его многогласных
И струн многозвучных не счесть.
Но с каждою новой любовью
Затихшему сердцу близка
И прежде безвестная дума,
И чуждая прежде тоска.
Певучие горькие волны
Качают на пенном гребне
И в бездну из бездны бросают
Всё к новой, всё к властной волне –
Бросают безвольное сердце,
И полное звуков – оно
То с брызгами к небу взметется,
То с плесками канет на дно.
Теснятся нестройные звуки —
И глохнут, и гаснут они;
Но теплятся тихо над ними
Былые, согласные дни.
И ведает сердце, что песня
Тогда взвеселится, вольна,
Когда со стихией былого
Родимой сольется она.

«Когда порой тебе не спится…»

Когда порой тебе не спится,
Но старых ран не бередишь, –
За небылицей небылица
Вдруг посетит ночную тишь.
Все их смешные бормотанья
Ты днем без гнева вспоминай:
Не вожделенного ль мечтанья
Ты слышал детские признанья,
Ты видел заповедный рай?

«Не каждый ли день — ожиданье…»

Не каждый ли день — ожиданье,
Не каждый ли вечер — обман?
Лишь ночью покой вожделенный
Житейскому путнику дан,
Целящий бальзамом забвенья
Всю жгучесть нещадную ран.
И этот покой и забвенье
Не в темном бесчувствии сна,
А в том просветленье волшебном,
Какое дарит тишина,
Когда одинокому духу
Душа мировая слышна.

«Облокотясь на ручки кресел…»

Облокотясь на ручки кресел,
Раздумно голову повесил,
Глаза усталые закрыл;
Невольно слушаю, невесел,
Как заглушается, уныл,
Ночной поры немолчный пыл.
Не выйду больше за ворота;
Пускай усталая дремота
Поможет телу отдохнуть, –
И благосклонный, милый кто-то
От тесных дум – куда-нибудь
Душе укажет вольный путь.
Тоска, печаль иного края,
Лелеет – нежная такая –
Чуть слышных шорохов рои…
Томи, томи, благоухая, —
И маком темным напои
Мечты дремотные мои.

«Когда ты телом изнемог…»

Когда ты телом изнемог
И дух твой по земле влачится, –
На перепутье трех дорог
Понуженный остановиться,
Ты изберешь из них одну, –
Какую? Будет ли желанной
Она – ведущая ко сну,
Где мак цветет благоуханный?
Иль путы жизненных тенет
Ты примешь с гордостью терпенья,
Где подорожник в пыль сомнет
Свои бесцветные цветенья?
Нет, на твоем – ином – пути
Ты слышишь сквозь усталый шорох,
Как порывается цвести
Золотоцвет в весенних хорах.

БЫЛОЕ

Далеко на востоке,

За синевой лесов…

Жуковский

Былое сновиденье
Слетает в сердце вновь,
Лелеемое снами
Разнеженной души.
Завесы голубые
Волшебную страну
Скрывают ненадолго, –
Чтоб вновь отдать тебе.
И если ты, плененный
Цветущею мечтой,
Стремишься, окрыляясь,
В луга иной страны, –
То знай: за утлой цепью,
В неведомом краю
Ты был как сын любимый
Когда-то – и сейчас.

«Когда бы милый старый сельский дом…»

Стучу – мне двери отпер ключник старый.

Огарев

Когда бы милый старый сельский дом
Я посетил, мне б, верно, грустно было;
И тяжело, и горько, может быть;
Воспоминания бы обступили
Вечерними тенями… Но теперь
Мечтать об этих любящих тенях,
Об этой грусти, даже горечи –
Так сладко, так успокоительно,
Что многие минуты жизни
Я б отдал ныне и за эту грезу,
И за ее осуществленье. Так
Прошедшее становится грядущим.

«А может быть – как знать? – и эти дни…»

Что пройдет, то будет мило.

Пушкин

А может быть – как знать? – и эти дни,
Ползущие туманной полосою
И скрашенные лишь цветеньем роз,
И эти дни сомненья и унынья,
И неизвестности, и сна, и лени,
Житейских тусклых, хлопотливых дел,
Душевного развороженья, –
Быть может, эти дни, оборотясь
Полузабытым, дальним, милым прошлым,
Шепнут моей разнеженной душе
Какие-то заветные слова
И на душу пахнут сухим и тонким
Дыханием осыпавшихся роз,
Неслышно уронивших лепестки
Между страниц, бывало, близкой книги, –
И будет мниться, что тогда, когда-то
Те розы для меня цвели…

«Для сердца прошедшее вечно… »

Для сердца прошедшее вечно. –
Певец несравненный, ты прав.
И духу равно бесконечно
Похмелье услад и отрав.
Утешны в безбрежном просторе
Летящему к далям иным –
И горько-соленое море,
И нежное небо над ним.

«Дух жизни – веянье былого…»

Дух жизни – веянье былого
Тебе, живущему былым;
Плывет, как озаренный дым,
Твое тоскующее слово –
И непричастное земле
Стремит в лазурь свои крыле,
И вот, клубясь грядой янтарной,
Напев курится, благодарный.

«Крылом прозрачным Серафима…»

Крылом прозрачным Серафима
В стране лучей осенена,
Да будешь ты душой хранима, –
Душой хранима, Диотима, –
Навек – безмолвна и ясна.
Да, меньше слов. Безгласно чтима.
Тебя лелеет тишина.
Пусть ты земле неотвратима, –
Невозвратима, Диотима, –
О, будь молчаньем почтена!

«Будет всё так же, как было…»

Будет всё так же, как было,
Только не будет меня.
Сердце минувшего дня не забыло,
Сердце всё жаждет грядущего дня.
Бьется ж – слепое ль? – мгновеньем бегущим,
В вечность, дитя, заглянуть не сильно.
Знает себя лишь; в минувшем, в грядущем

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".