Струны - [25]

Шрифт
Интервал

Не я ли слышал вас в полуночи бесшумной?
Но вы умолкнули, и одинок — не я ль?

«Куда же светлый лик сокрыла…»

Куда же светлый лик сокрыла,
Очаровательница, ты?
Душа забвенная уныла
В тиши холодной пустоты.
Она недвижна, застывая…
Но ты, богиня молодая,
Ты ей вернешь и пыл, и свет:
Явись, как истина, – нагая,
Мечта, – толпой пренебрегая
И колким инеем клевет!

«Могу ль внимать напев волшебный…»

Могу ль внимать напев волшебный
Развороженною душой?
Падет ли он струей целебной,
Лиющей трепет и покой?
Иль, как полуночное море
Под многозвучный шум людской,
Замрет в знакомом мне укоре
Холодной северной тоской?

«Я дремал на утомленный, я лежал на постели…»

Я дремал на утомленный, я лежал на постели
В тихой горнице темной, заполночной порой;
В полосе полусвета только руки блестели,
Только руки белели под лунной игрой.
И сложил их спокойно, и лежал я недвижно,
И дышал я без мысли, и смотрел пред собой.
Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно;
Белы мертвые руки – с последней судьбой.

«Не раз, раскрыв широко вежды…»

Не раз, раскрыв широко вежды,
Один глядишь ты в темноту;
Но зреть ли жизнь иную, – ту, –
Очам земным, очам невежды?
И всё же часто ты дрожишь,
Предтишьем неким околдован;
И мир ночной преобразован,
И чуется иная тишь.

«Ты властен ни о чем не думать…»

Ты властен ни о чем не думать;
Но благодатна ли свобода
В уничтожающих объятьях
Одной безбрежной пустоты?
Ты очи перед ней зажмуришь;
Но всею полнотой душевной
Ее как тяжкий гнет пустыни
Ты, изнывая, ощутишь.
А пращур твой дышал когда-то
Благоуханьями живыми:
Цвело безмыслие златое
Исчезнувших златых времен.

«Когда впервые чуешь ты движенье…»

Когда впервые чуешь ты движенье
И веянье нездешних крыл, –
Ты только в судорожном напряженье,
Недвижен, взор и слух раскрыл.
И времена сменятся временами,
Вернув видений хоровод
Не раз, – пока, тебя лаская сами,
Они прольют елей щедрот.
И тут, в зачарованье милой муки,
Следить ты будешь их рои.
Но тщетна жажда в образ, в цвет, в строй, в звуки
Облечь сны вещие твои.
Быть может, в неугаданный, нежданный
Миг тишины и забытья,
Проста, в неведенье, красою богоданной,
Тебе предстанет песнь твоя.

«За ночью умопомраченья…»

За ночью умопомраченья,
И униженья, и тоски, –
Так просветленны, так легки
Души высокие мгновенья
Творящего самозабвенья.
За что ж они? И для чего?
Бесцельно звуки звукам рады,
И незаслуженной награды
Отрадно духу торжество.

«Когда останется лишь злоба и усталость…»

Когда останется лишь злоба и усталость
В душе твоей
И ты почувствуешь свою земную малость
Всего больней, –
Пленен бессилием, пытайся же склониться
К безмолвным снам:
В самозабвении на миг тебе приснится
Благое там
И успокоенный, проснешься ты – покорный
Иной судьбе;
И ноша прежняя уж не ярем позорный,
А дар тебе.

СНОВИДЕНЬЕ

1. «Какой я видел странный сон!..»

Какой я видел странный сон!
Я – пробужденный – немощен и сир.
А с ним я был перенесен
В такой прекрасный и далекий мир,
Что закружилась голова,
И стало как-то сладко страшно мне,
Когда в обычные слова
Влагаю робко то, что там, во сне.
Нет, мне не вспомнить наяву
Той невозможно явной красоты.
Я ничего не назову;
Но ты постигнешь этот сон – лишь ты.

2. «Я, может быть, и позабыл его…»

Я, может быть, и позабыл его –
Тот странный сон, тот непонятный бред;
Я, кажется, не помню ничего,
А может быть – ведь ничего и нет.
Но даже всё, что было, позабыв,
Я не могу глядеть на мир земной,
Как я глядел. Один звучит призыв,
И то, что здесь, – не властно надо мной.

3. «Воспоминанье иногда…»

Воспоминанье иногда
Меня нежданно посетит,
Как та далекая звезда,
Которой свет во мне разлит.
И одинокий – я пою,
Как о неведомой звезде,
И узнают звезду мою,
И вместе с ней грустят везде.
Но взор таинственной звезды
Не согревает никого.
Никем не найдены следы
Воспоминанья моего.

4. «Быть может, правда – нужно лишь одно…»

Быть может, правда – нужно лишь одно
Для всей судьбы людской:
Чтоб раз приснилось то, что суждено,
В чем буря – и покой.
И сновиденье – утлое, как дым –
Взовьет свои клубы
То кисеей, то саваном седым –
Прообразом судьбы.
И будет жить печаль по странном сне –
Всё ближе и светлей, –
Вся – как тоска по дальней стороне,
Как дух родных полей.

5. «Не могут оттого…»

Не могут оттого
Понять мечты моей,
Что проще ничего
Не знаю – ни странней;
Что если расскажу, –
В себе сольет она
Невидную межу
Вседневности и сна.
Видения земли –
Сияньем залиты;
А небо облекли
Покровы простоты.

«Заветный миг отдохновенья…»

Заветный миг отдохновенья
К тебе слетал иногда, –
Чтоб вдруг распались жизни звенья
И отзвучали без следа?
Погасли дел и слов узоры,
И мысль – укрощена – молчит;
Не слышит слух, не видят взоры
И время в жилах не стучит.
Но, вдруг услышав жизни шорох,
Ты не пытайся сохранить
И пустоту в незрячих взорах,
И в мыслях – порванную нить.

«Бывает много томных дней…»

Бывает много томных дней,
Когда звучать душа не в силах.
А так зазывна перед ней,
Как бы любовней и родней
Толпа теней родных и милых;
С былым текущий миг поет;
Но впереди – тумана волны, –
Нет мощи в крыльях на полет,
И на отзыв уста безмолвны.

«Когда печальное прости… »

Когда печальное прости
Пределу милому скажу я –
И обречен один брести,
Не правда ль: до полупути
О том я думаю, тоскуя –
Что там, за мной – и без меня
Живет у пристани знакомой;

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".