Строки, имена, судьбы... - [55]
В Париже Кнорринг занимался литературно-критической деятельностью, опубликовал множество музыковедческих статей, несколько крупных работ на тему — события и герои русско-турецкой освободительной войны.
Портрет Н.Кнорринга. Художник Котляревский (Париж)
Открытка К. Бальмонта
В 1955 году, лишь только представилась первая возможность, Кнорринг вместе со своим внуком и правнуком вернулся на Родину, морально искупив этим, как он сам рассказывал, вину перед памятью дочери, талантливой, многообещающей поэтессы писавшей в одном из своих парижских стихотворений:
Последние годы жизни Кнорринга прошли в Алма-Ате. Я изредка навещал его. Он жил в общей квартире. Я хорошо помню его небольшую комнату с полукруглым, похожим на ласточкино гнездо балконом. В ней всегда было аккуратно и прибрано. На стенах — фотографии, картины, в углу — старинные иконы с засохшими веточками прошлогодней вербы, на письменном столе — бронзовые безделушки, рукописи, книги, на складном пюпитре — раскрытые ноты.
Если, подходя к балкону, я слышал доносившиеся сверху звуки скрипки, то это означало, что хозяин дома и что сегодняшний вечер я проведу в обществе интереснейшего собеседника, обладающего редкой способностью вести разговор уважительно, доброжелательно и задушевно.
Любовь к классической музыке и привычку посвящать часы досуга музицированию Кнорринг сохранил до конца своих дней.
"Я не профессионал, я музыкант-любитель, из тех старых "любителей", которые, страстно любя искусство, вносили его прежде всего в свой домашний быт, устраивая любительские концерты, собирая у себя на дому инструментальные ансамбли, — писал он в своих воспоминаниях в парижской газете "Русские новости". — В моей долгой жизни музыка всегда занимала очень большое место. Ома не только являлась источником наслаждения, но и фактором, определявшим даже мое положение в обществе. Когда я, в Харькове, уже будучи директором гимназии, остро почувствовал недостаток своей техники и отправился взять несколько уроков к профессору консерватории Горскому, то он, прослушав меня, сказал замечательную фразу: "Конечно, Паганини вы не будете, но будете полезным скрипачом". Сколько раз впоследствии я вспоминал эти слова, играя в любительских квартетах и ведя музыковедческую работу в прессе".
В Алма-Ате Кнорринг не прекращал своей обычной работы. Он часами просиживал в библиотеках, знакомился с казахской литературой и музыкой, с казахским народным творчеством.
В 1967 году в жизни старого литератора произошло радостное событие — алмаатинское издательство "Жазушы", выпустило посмертный сборник стихов его дочери Ирины Кнорринг с предисловием Александра Лазаревича Жовтиса.
Подготовкой к печати сборника, хлопотами и волнениями, связанными с его выходом в свет, закончились все земные дела Николая Николаевича.
Через несколько лет после кончины Кнорринга ко мне перешла часть его парижского архива — письма, рукописи, фотографии, рисунки.
Я достаю из папки почтовую открытку Бальмонта, рисунок Жана Кокто, письма Немировича-Данченко и Дунаевского. Давно нет авторов писем. Давно нет адресатов. Остались строки. Они позволяют соединить в последовательную цепь событий разрозненные звенья отдельных фактов и эпизодов. В каждой строке и сегодня живет биение пульса писавшей ее руки.
Открытка с пригородно-деревенским видом канала Бушолер адресована Бальмонтом Ирине Кнорринг из Шатолэйона 16 мая 1924 года.
"Каждый день я жду присылки оттисков "Русского языка" — и все не приходят, — пишет Бальмонт. — Как только получу, вышлю Вам оттиск. Вчера послал книгу "Где мой дом?". Поклонитесь Вашему отцу. Я жалею, что мы свиделись так бегло и я был тогда пасмурный. С истинной радостью прочел в свое время его хороший очерк обо мне и был бы рад, если бы удалось прочесть очерк о "Русском языке" и "Где мой дом?". Пишите ли Вы стихи?
Привет. К. Бальмонт"[40].
…Вот уже четыре года как русский поэт Константин Дмитриевич Бальмонт живет во Франции. Судя по всему, жизнь его складывается пока вполне благополучно. Более того — даже удачливо. В Праге издается сборник его очерков "Где мой дом?". Вот-вот должны поступить оттиски новой статьи "Русский язык. Воля как основа творчества". Он покровительствует молодым поэтам, старается быть в поле зрения литературных критиков и, как видно, не обделен их вниманием.
Он и внешне не изменился за эти годы — та же неврастеническая привычка по-петушиному закидывать голову, тот же спадающий на плечи огненный водопад кудрей, та же надменная бородка испанского гранда, те же невероятно высокие футляры крахмальных воротничков и безмерно широкополые шляпы. Даже видавшие виды парижане и те не сразу привыкли к облику российского трубадура, являвшего собой странный для них сплав загадочной славянской души, английской респектабельности и монпарнасской вычурности.
И все-таки в строго деловой тональности коротенького послания к Ирине Кнорринг звучит одна щемящяя, скорбная нотка. "И я был тогда пасмурный", — как бы оправдывая себя в чем-то, пишет Бальмонт. Эта брошенная им мимоходом фраза неслучайна, она может объяснить многое. Уже появляется ставшая вечной спутницей поэта трагическая пасмурность. Едким туманом она будет обволакивать всю его дальнейшую зарубежную жизнь, она будет омрачать его редкие радости и усугублять горечь его неудач. С годами она наберет силу, примет маниакальные формы тоски, отчаяния, безысходности, обреченности и в конечном итоге приведет к неизлечимому, роковому душевному недугу.
