Строители - [22]
— Я же предупреждал вас, Виктор Константинович, — громко говорит Кочергин.
— Да, вы предупреждали.
— Не… не понимаю, у меня перерасхода нет, — тихо пролепетал Соков.
— Да, у вас перерасхода нет.
«Ну, кто еще в кусты», — безучастно думаю я. И если говорить честно, мне в этот момент даже хочется остаться этаким одиноким трагическим героем.
Но этого не случилось.
— Чего это вы все раскисли? — насмешливо сказал Анатолий. Он поднялся и подсел к маленькому столику, напротив Митрошина. — Подвиньтесь с вашими книгами, Митрошин. Стащу я у вас их когда-нибудь, пропадете тогда.
Не обращая внимание на негодование Митрошина, Анатолий очистил себе место.
— Ну-ка давайте посмотрим, откуда он, перерасход.
Он взял у меня со стола пачку нарядов.
— Скажите, Ротонов, вы проверяли их? Есть тут какая-нибудь липа?
Ротонов по привычке вскочил и начал распространяться о видах нарядов, фонде зарплаты, но Анатолий перебил его:
— Слушайте, можете вы хоть раз в жизни по-человечески ответить, а? Ну, мы все просим.
И вот, это уже было настоящее чудо, Ротонов улыбнулся и вдруг ясно, коротко сказал:
— Отвечаю. За двадцать лет своей работы я не видел таких правильных нарядов. Проверял их с пристрастием… Но вы должны знать: Моргунов тверд — трест перерасхода не подпишет, а ваш главный будет снят с работы.
Тогда Анатолий взялся за Кочергина.
— Ну, теперь ты скажи, дорогой, как накашлял столько зарплаты? Ведь только у тебя перерасход!
— Накашлял! — возмутился Кочергин. — Вы вот все чистенькие, рабочих сократили, когда на аккорд перешли. А куда они делись? К Кочергину, осваивать новую площадку.
Кочергин встал и, загибая толстые пальцы, начал перечислять:
— Зачистил котлован — раз, поставил опалубку — два, арматуру — три. Короче, все подготовил, а от заказчика шиш получил…
— Так в чем же дело, Виктор Константинович? — перебил его Анатолий. — Значит, все в порядке. В следующем месяце у Кочергина будет большое выполнение, он отдаст перерасход.
— А как же выплатить зарплату? — спросил за меня Чернов.
— Зарплату? Придется часть нарядов изъять и оплатить в следующем месяце. Как?
Луганкин искоса посмотрел на меня и подтвердил.
— Иначе выхода нет, объясним коллективу, поймут.
До сих пор совещанием командовал Анатолий. Сейчас я очнулся. Я представил себе разочарование людей: ведь в этой пачке нарядов — итог их работы, их благополучие. Если наряды не оплатить — это конец системе, аккорду. Веры больше не будет.
— Нет, этого делать нельзя. Берите наряды, — сказал я Чернову. — Начисляйте наряды полностью…
Все молчали. Тогда я сказал:
— Все, товарищи, отдыхайте: завтра поеду в банк.
Неожиданно, даже без телефонного звонка, пришла осень. Падает желтый лист, а чтобы в этом не было сомнения, на трамвайных путях повесили таблички с надписью: «Листопад».
Странно ведет себя ветер: через окно трамвая мне видно, как он сначала собирает листья в кучу, полюбуется проделанной работой, потом в мгновенье снова рассыпает их по тротуарам и мостовым.
Директор банка был не в духе.
— Вы поосторожнее, он только что съел двух посетителей, — сказали мне тихо в приемной. Может быть поэтому, когда я вошел в кабинет, мне показалось даже, что директор облизнулся. Во всяком случае, он провел кончиком языка по губам, это я видел ясно.
Директор подождал, пока я устроился в глубоком кожаном кресле, почему-то напомнившем мне капкан, и спросил:
— Ну-с, что просим?
Из-под клочковатых бровей смотрели на меня умные, насмешливые глаза. «Я тебя знаю, — говорили они, — я вас всех знаю. Хозяйничать не умеете, финансов не знаете, потому все и побираетесь».
Я сказал:
— Пришел с вами посоветоваться.
— Посоветоваться? — удивился директор. — Впервые ко мне приходят за советом. Ну-с, выкладывайте.
Пока я рассказывал, директор покачивал головой.
— Понимаю, это очень интересно. Но только выплатить вам перерасхода зарплаты не могу. Это будет нарушение.
И видя, что я продолжаю сидеть, сухо добавил:
— Все! До свидания, меня ждут.
Если б он сказал это сочувственно, я наверное бы вздохнул и ушел. Но тут я сорвался. Все напряжение месяца: капризы прорабов, недружелюбие Моргунова, перерасход зарплаты, — все это сплелось в большой клубок, который подкатил к горлу.
— Я ухожу, товарищ директор, — воскликнул я. — Но хочу вам сказать, что я думаю о вас. Зачем вы тут сидите? Ведь для того, чтобы выдать нам зарплату строго по фонду, не нужен человек. Поставьте вместо себя автомат и уходите. Я показал вам расчет, из него видно, что по трудоемкости работ мы сделали больше, чем нужно. Но мы произвели много подготовительных работ, они мало стоят. Кончится ли когда-нибудь эта проклятая система, когда только дорогие конструкции дают фонд зарплаты?.. Неужели вы не можете нам помочь, ведь погибнет большое дело!
Он молчал. Я рассказал ему о лентяе Гнате, который начал работать по-настоящему, о старике Фадееве, о прорабе Сокове, о двух законах, которые мы открыли.
Я направился к двери и, взявшись за ручку, обернулся:
— Жалко, что у нас в Союзе только один Стройбанк. Я бы ушел от вас.
Он усмехнулся:
— Подождите. Давайте еще раз посмотрим ваши бумаги.
…Когда, держа в руках заветное разрешение, я смущенно благодарил его, директор перебил:
Лауреат премии ВЦСПС и Союза писателей СССР Лев Лондон известен читателю по книгам «Как стать главным инженером», «Трудные этажи», «Дом над тополями». В новом остросюжетном романе «Снег в июле» затрагиваются нравственные и общественные проблемы. Роман — своеобразное лирико-сатирическое повествование. Свободно и непринужденно, с чувством юмора автор раскрывает богатый внутренний мир своих героев — наших современников. В книгу включены также рассказы из жизни строителей.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».