Строители - [188]

«Да — это поток! Необычный — вверх, но поток, который создает последовательность в производстве работ… Без него на тридцати этажах просто заблудятся».

— У вас сохранились расчеты?

— Да, конечно.

— Вот что… — Я впервые хотел назвать его по имени и отчеству, но передумал: как-то язык не поворачивается сказать «Ким Никифорович»… — Вот что, мы снова рассмотрим на совещании проект производства работ. Прошу вас выступить с вашим предложением.

Ким, согласно кивая головой, аккуратно собрал шпагат и вместе с листиком бумаги положил в карман, встал.

— Мне очень все это приятно, Виктор Константинович.

— Вот и хорошо.

Ким подошел к двери, взялся за ручку и тихо сказал:

— Только я с этим предложением на совещании не выступлю. — Впервые за все время его лицо было серьезно. — Сейчас я быстренько объясню. Быстренько, ведь у руководителей никогда не хватает времени. Между прочим, знаете почему? По той же причине: нет терпения один раз рассмотреть глубоко вопрос. Так себе, с наскоку решат, потом все время возвращаются к решенному вопросу… Извините, отвлекаюсь. Так вот, я отказываюсь выступать. Во-первых, потому, что против этого предложения Быков, он не просто мой начальник, он мой друг, если хотите — наставник. Во-вторых, — Ким все так же держал ручку двери, — вопрос уже решался. Меня тогда не поддержали, в том числе и вы… Может и повториться, а я не люблю быть в неловком положении. Есть еще третье… Не знаю, стоит ли вам говорить?.. Все же скажу: я не очень доверяю вам, Виктор Константинович, не очень! Не понимаю, почему я должен бороться с ветряными мельницами ради вас… Я могу идти? — Он вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Так!.. Я сидел несколько минут один. Потом в комнату вошел Морев, а за ним плотник Николай.

Николай вытянулся и, как заправский солдат, отрапортовал:

— По вашему приказанию, Виктор Константинович, доставил Морева. Бригадир Роликов не будет, заболел.

— Заболел? Что с ним?.. Садитесь, пожалуйста, Морев, и вы, Николай.

Но Морев стоял, теребя ремешки своей каски.

— У него плохо с сердцем, последнее время много работал. Ему нельзя… Вы чего хотели?

— Может быть, нужна помощь?

— Так вы чего вызывали? — угрюмо спросил Морев, игнорируя мой вопрос.

Морев ушел, наотрез отказавшись снова обсуждать предложение Роликова о «поточном подряде». Это все было именно так: в течение получаса я получил два отказа. Кажется, я опоздал.

Блестят на серо-коричневой реке блики, солнечные пятна танцуют. Очень высоко проглядывает небо, тронутое голубизной. Ветер. О чем-то несбывшемся рассказывают деревья. И хотя горожане напичканы сведениями, что воздух на сорок метров вверх загрязнен, что вода коричнева от примесей, а деревья тут привозные и высажены они через равные промежутки, что противоречит самой природе, и хотя косяками рядом по шоссе мчатся машины, я люблю вот так стоять на пригорке за нашей стройкой. Очень люблю тебя, город… очень люблю тебя, стройка. Привык уже. Как оставлю вас?

— Ну и что? — рядом со мной появляется Быков. — Хотели без меня? — Он настороженно усмехается.

— Хотел. — Я уже знаю, как с ним нужно разговаривать: прямо, ничего не скрывая.

— Получилось? — В его больших выпуклых глазах гаснут тени подозрения.

— Нет.

Он улыбается.

— Ну и что ж думаете делать дальше? Проект производства уже у меня… Послан официально с печатью и подписью. Я начал работать по этому проекту… Хотя он не шибко интересен, но мне всегда говорили: «Всякое среднее решение лучше непринятого хорошего». Это народная мудрость.

На реке появился белый катер. Как он медленно движется!

— Эта поговорка неправильна. — Я смотрю пристально в глаза Быкову. — Все меняется, должны меняться поговорки и пословицы.

— Что будете делать? — насмешливо спрашивает Быков.

— Менять проект на основе предложений Роликова и Кима.

— Я против, — Быков натягивает подтяжки, но не хлопает ими.

— К сожалению, тут уж ничего не поделаешь.

Мы стоим еще минут пять, не менее. Уходя, как бы невзначай Быков говорит:

— Вам-то, насколько мне стало известно, уже все равно.

Я машинально слежу за белым катером. Трудяга!.. Как он сказал, многоуважаемый Быков? Уже все равно? Нет, сейчас, после трех встреч, мне не все равно… Мне нельзя уезжать. Это будет самое постыдное бегство… Во что бы то ни стало, я не отступлюсь! «Поток» и «подряд» должны быть приняты.

Я медленно иду в контору, хочется, как я уверяю себя, чтобы белый катер дошел, до пристани. Но он тут, конечно, ни при чем, просто трудно менять решение.

В своей комнате набираю номер телефона отдела руководящих кадров.

— Это Нефедов, — говорю я в трубку.

Начальник отдела отвечает вежливо и холодно:

— Слушаю вас.

— Начальник главка уже подписал приказ обо мне?

— Нет. Я ему еще не давал вашего заявления.

— Не давали! — радостно восклицаю я. — Ох какой вы молодец! Как же вы сообразили?

Его голос теплеет:

— Это моя работа. Заявление нужно порвать? Так?

— Да. Спасибо. Извините меня.

— Это моя работа, — повторил кадровик.

…Я не еду. Вот сейчас я сижу в кресле, дома. И все со мной: моя стройка, мой дом, и боль моя со мной. Стоят раскрытые чемоданы. Я думал уйти — удрать, не могу.

Венгры приехали через день. К их приезду мы уже освоили процедуру приемов, Померанцев и я за час до прибытия самолета ехали в международный аэропорт. Померанцев больше не ошибался, может быть, потому, что мое угощение в аэропорту не превышало двух рюмок (число рюмок было специально оговорено). Потом мы встречались на стройке в комнате заседаний. На столе дипломатично блестели бутылки с нарзаном, сигареты (обычно гости сразу выкладывали свои пачки, и одним из вариантов начала разговора могла служить беседа о сигаретах). Елена Ивановна, в черном платье с огромным вырезом сзади (вырез все время увеличивался, и я с ужасом думал, как она будет выглядеть к приезду представителей последней фирмы), разливала кофе в один из сервизов Костырина. Кто-то из нас начинал разговор о футбольных сборных. Гости, до этого скучно рассматривавшие бутылки с нарзаном, оживлялись, и разговор приобретал более теплую окраску.