Строгий заяц при дороге - [15]

Тяжелая, обитая бронзовыми полосами, дверь выходила на винтовую лестницу, ведущую, казалось, в самое чрево земли. На узкой лестнице конвой перестроился по двое. Мерные шаги его рассеивались в безмолвии подземелья. Спускались долго, распугивая светом чадящих факелов нетопырей и кожанов, которые свисали с потолка пыльными гроздьями.

Внизу, за заброшенной комнаткой тюремщиков, лорд увидел новую дверь, на сей раз решетчатую, набранную из толстых дубовых балок. За дверью было другое, более обширное подземелье.

Засов лязгнул, решетка ушла в сторону. Тьма навалилась на факелы, живая, мохнатая, ждущая… Колвина приковали к кольцу, врезанному в пол подземелья.

Рядом воткнули факел так, что узник остался стоять в круге рассеянного света.

Лейтенант стражи что-то сказал остальным на свистящем диалекте племени гурков, и те дружно захохотали. Узнику стало не по себе. Вот они, значит, какие — Залы Фобоса, о которых в Роканкоре говорили только шепотом — лабиринт извилистых тоннелей и тайников в недрах скалы, где ненавистный Бустрофедон производит свои ужасные опыты над людьми, животными и — ходили слухи — даже над демонами, которых он вызывает сюда силой своего волшебства.

Тем временем стражники кончили смеяться, застыли, прислушиваясь к чему-то, и, вдруг засуетившись, выскочили обратно за решетку. По приказу лейтенанта, один из них скрылся в комнате тюремщиков, и через минуту в этом мрачном помещении вспыхнул робкий огонек. Остальные-стражники нестройной толпой стали подниматься вверх по лестнице, и Колвин остался в одиночестве…»

— Товарищ! — кто-то тряс меня за плечо. — Товарищ, очнись!

Прислушиваясь к сосущей боли в затылке, я разлепил веки. Не дай бог — сотрясение мозга. Меня снова легонько потрясли.

— Как они вас!.. — с восхищением сказал тоненький детский голос. Я окончательно открыл глаза, но не увидел ничего, кроме яркого снопа света, бившего мне прямо в зрачки, захотел сказать: «Отведи фонарик в сторону», — и почувствовал во рту кляп — отвратительную на вкус тряпку. Попробовал пошевелиться и понял, что связан. Тогда я замычал и задергался.

— Полное спокойствие, товарищ! — шепотом сказал обладатель фонарика. Луч нырнул, потом взвился к потолку, выхватив попутно из темноты угол рассохшегося шкафа и стену чулана, потом уперся в пыльную лампочку. К ней потянулась детская рука, повернула в патроне, и зажглись 45 робких свечей. Мальчик ободряюще улыбнулся и погасил свой фонарик.

Это был лобастый крепыш лет девяти в синей, отороченной синтетическим мехом курточке, с ног до головы выпачканный в пыли и паутине.

— А я думал, они вас кокнут! — радостно сообщил он. — Но так даже интереснее. Тебя как зовут, товарищ?

Он ухватил за уголок и вытащил из моего рта мерзкую тряпку. Я вздохнул свободнее, сплюнул и сказал:

— Спасибо, парень! А зовут меня Максуд Александрович. Развяжи-ка меня. Веревку перетянули, гады!

Мальчик склонился над веревками, бормоча:

— Нет, Максуд Александрович — это слишком длинно. Я буду называть вас «товарищ Штирлиц». Хорошо? — Пальцы его возились с моими путами. Я напряг мускулы и, почувствовав себя посвободнее, воспрянул духом.

— Называй как хочешь. Хоть груздем…

— Значит, договорились. Товарищ Штирлиц. А меня зовите «товарищ Тит». Ладно?

Я молча кивнул. И что он там столько возится с этими веревками? А парень, тем временем, удовлетворенно хмыкнув, разогнулся.

— Давайте условимся, — сказал он. — Вы — наш разведчик, томитесь в застенках гестапо. Вас били, пытали, но вы так никого и не выдали. А я — юный подпольщик. Я случайно наткнулся на подземный ход, который ведет в ваш каземат. Я буду носить вам еду и воду, перевязывать вам раны и искать способы вашего освобождения! — Голос мальчишки звучал самозабвенно, и мне было не по себе. Пошевелив плечами, я понял, что веревки, хоть и ослаблены, но не развязаны. Теперь я нащупывал на них что-то вроде морского узла, которого там раньше не было.

— Э-эй ты, как там тебя… товарищ Тит! Ты не балуй… Развязывай веревки! Кому говорят, развязывай!

— Успокойтесь, Штирлиц! — заботливо ответил он. — Ваши мучители пока не должны догадываться о моем присутствии. Они, конечно же, еще вернутся сюда, чтобы выпытать у вас пароли и явки. Но я твердо верю, что вы будете молчать. Да, кстати, — он порылся в кармане курточки и поднес мне на чумазой ладошке четыре золотых зуба. — Ваше имущество?

— Нет, — сказал я, — не мои…

— Так значит, это вы его…

Я молча кивнул. С чем-то ассоциировались у меня эти зубы.

— Ну, тогда это ваши трофеи, Штирлиц! — мальчик полез мне под шубу и ссыпал зубы в нагрудный карман пиджака. — Три зуба храните, а один я оставлю себе на память. Ладно?

Помотав головой, чтобы отогнать сосущую боль в затылке, я спросил пацана:

— Так что, ты разве не развяжешь меня? Ты не играй у меня на нервах! Развязывай сейчас же!

— Не пришло еще время! — сурово ответил мальчик. — Подвалы гестапо под охраной, на улицах — комендантский час, патрули автоматчиков. А подложные документы еще не готовы.

— Развязывай! — рявкнул я на него уже во весь голос, противно потея. — Развязывай сейчас же!

— Тише, товарищ, — приложил он палец к губам, — Мюллер услышит!