Стремнина - [21]

— Ну-ну, — сказал Касмыков, вставая с кресла, — крутенько берете, Иван Викторович. Вам бы со мной не так, ох не так, Иван Викторович. Вам бы со мной повежливее, пообходительнее. Ладно, прощайте. А я поузнаю на досуге, может, и не зря вы так Бутенко защищаете. Может, как говорят, вкупе работали? А?

Он глянул на багровеющего Туранова, шутливо откланялся и выскользнул из кабинета.

Вот гнус. Да, кадры тут у Павла Максимовича расплодились. Ладно. Это чепуха, мелочь. О ней даже думать не стоит. Главное — работа. А все эти касмыковы пусть себе злобствуют, пусть пишут. Работа, работа и еще раз работа.

Для того чтобы все было хорошо, надо ввести новых людей. Кое-кто из ближайших помощников не тянет. Вот два дня назад сделал своим замом Евгения Григорьевича Седых. Десять лет командовал крупнейшим десятым цехом. Назначил его еще в первое свое директорство. Тогда Седых был долговязым пареньком с петушиным басом. Оказался отличным начальником цеха. Даже Бутенко, со своим пристрастным отношением к «турановским», не искал повода, чтоб его убрать в дни своего безраздельного хозяйничанья на заводе. Теперь Женя стал матерым мужиком с жесткой хваткой, и голос уже не ломался, и щеки не пунцовели при разговоре о нем. В одно верил Туранов: Седых любит и знает дело. Значит, не подведет.

Вчера вместе поехали на рыбалку. Сидели в кустах над речкой, гоняли комаров. Улов был мизерный, но зато поговорили. Хорошо поговорили. Прямо, без всяких. Только между единомышленниками мог быть такой разговор. И Туранов был им доволен.

— Я хотел бы, чтоб ты понял, — говорил Иван Викторович, — я пришел на завод, чтобы сделать то, что не смог сделать восемь лет назад. Любым напряжением сил. И забудь про все свои дела, кроме работы. Если думаешь, что зову тебя для того, чтобы ты на «Волге» шикарно катался — ошибаешься. Зову для того, чтобы вкалывать. Если готов к этому — вот тебе моя рука.

— Работы не боюсь, вы ж знаете, Иван Викторович. — Женя отмахнулся от надоедливого слепня. — Задачу понимаю так, что главное сейчас — людей поднять. Дать им заработок, дать уверенность, а, Иван Викторович?

— Правильно. А потом уже полегче будет. Сейчас основное — план вырвать. Тогда на завод по-иному везде смотреть будут. А сейчас мы просто отстающее предприятие, груз на шее и министерства, и области.

Уже седеть начал Женя, Евгений Григорьевич то бишь. Сколько ему? Тридцать два — тридцать три? Помнил его всегда с восторженно-улыбчивым выражением лица. Сейчас другое. На лбу — жесткие складки. Скулы крутые. Взгляд с прищуром, чуток настороженный. Взрослеют ребята. От жизни не одни коврижки получали. А может, и к лучшему? Ему ведь бойцы в помощниках нужны. На Женю положиться можно. Не подведет.

Еще бы ему человека три заменить среди ближних. Да где найдешь таких, какие требуются? Придется пока с имеющимися работать. И цеха не оголишь. Ему бы коренников в упряжь, а пристяжных хватает и так.

6

— Дурость все, — сказал Куренной… — Ох дурость. Ну кому все это нужно, Николай Алексеевич? На складе вон центнерами эти помидоры дохнут. Скармливаем скоту, потому что нельзя вывезти. А тут такое. На складе, в поле, пусть они пропадают, в этом не наша вина, а вот ежели ты распорядился как член правления и разрешил рабочим набрать по сетке помидоров задаром — тут уже разбазаривание общественных средств. Вроде старорежимного купца: гуляй, ребята, за все плачу! Так, что ли? Я сам тебя понимаю, но кто-то в район настучал, ты ж знаешь, как оно бывает. Потребовали, чтобы мы обсудили вопрос и сообщили им о принятых мерах. Так что давай решай, как лучше: на правлении или на партбюро?

Он чувствовал себя нескладно, Куренной. Николай глядел на него и понимал все мысли, которые сейчас тревожат председателя: если бы не было столько свидетелей, может быть, и обошлось бы, но тут сотня народу. А ну, кому взбредет в голову еще и в областном центре сказать про такую хозяйственную политику в колхозе «Рассвет»?

— Тут еще вот что, Николай Алексеевич… Грошев насчитал семьдесят три человека, которые взяли помидоры. Ну, возьмем, что каждый прихватил по пять килограммов — больше в сетку не войдет. Если б ты с этими людьми перемолвился, чтоб написали бумагу: мол, так и так, просим за наличный расчет… Копеечное дело. Тут бухгалтерия прикинула. Всего-то на сто рублей девяносто пять копеек.

— Так в чем же вопрос, я хоть сейчас заплачу, — сказал Николай и полез во внутренний карман пиджака.

— Погоди… — Куренной прятал глаза. — Тут ведь что, тут ведь их заявление требуется… так, мол, и так, трудимся на ваших полях, просим по себестоимости. Я бы подписал, деньги в кассу внесли, и крышка шуму.

— Вот я давай и напишу заявление. Дай-ка бумажку.

— Тебе что, деньги задаром даются?

— Зачем задаром? Трудом даются. Так. На твое имя или на правление? Лучше на правление. Тебе потом меньше хлопот. Значит так: «Прошу продать за наличный расчет…» Сколько там килограммов?

— Триста шестьдесят пять… Слушай, ты мне на психику не играй. Ишь, миллионер нашелся. Да ты пойми меня, Николай Алексеевич. Ты что из меня тут ваньку выстраиваешь?

— Ничего я из тебя ваньку не выстраиваю, — спокойно сказал Николай и протянул Куренному бумагу. — Давай, визируй, да я в кассу пойду, пока деньги при себе.