Стремнина - [20]

— Слушай, Павел, — Туранов сейчас будто впервые увидел Бутенко, — а ты совсем политиком стал. Гляди, как линию выстраиваешь. Поматерел. Только вот что: исполнителей мне около себя не надо. Мне деятели нужны, чтобы каждый из них брал часть тяжести на себя и отвечал за нее, за эту тяжесть. Лично тебя считаю ответственным за сегодняшнее положение на заводе. Поэтому работать вместе нам не придется. У меня все. Извини, много работы.

Бутенко встал, зачем-то расстегнул пуговицу пиджака. Лицо его было бледным. Молча повернулся к двери и пошел ровным неторопливым шагом. У двери оглянулся.

— Я считал, что ты стал добрее, Иван, — сказал он, и щека его нервно дернулась. — Сейчас меня можно пинать даже ногами. Знаешь, безопасно. Только не ждет ли тебя такое через несколько лет?

— Вот что. — Туранов подошел поближе и поглядел Бутенко прямо в глаза. — Вот что, товарищ мой дорогой Павел Максимович. Я не думаю о том, сколько времени мне сидеть в директорском кресле. Может быть, я вылечу из него через месяц. Но я знаю одно: так работать, как ты, я в любом случае не буду. Ты поручил завод безответственному демагогу. Скажешь, не знал цену Конюхову? Знал. Не мог не знать, не делай протестующих жестов. Ты начальникам цехов назначал время для приема и держал их в предбаннике по два часа и еще требовал, чтобы они предварительно изложили секретарше цель своего к тебе визита. Откуда в тебе такое, Бутенко?

— Ладно, я ушел… — Бутенко похлопал по карманам, достал пачку сигарет, ловко выхватил одну и зажал ее зубами. Сейчас Туранову показалось, что Павел Максимович начал уже приходить в себя. Цвет лица стал обычным, руки перестали дрожать. — Теперь я все понял, Иван. Все. Помощи мне от тебя ждать не приходится.

— Не юродствуй. Тебе пятьдесят лет. Иди в рядовые инженеры и докажи, что ты можешь. Заводов в Нагорске достаточно.

— Благодарю за совет. Могу тебе встречный дать. У тебя в приемной сидит некто Василий Иванович Касмыков. Жаждет с тобой повидаться. Имей в виду, ты уж с ним повежливей. В память нашей бывшей дружбы даю совет.

— Кто такой?

— Инженер из третьего цеха. Уже давно пора на пенсию. Едва я предложил такое — стал его самым лютым недругом. Понравилось сигнализировать по всем инстанциям. Система простая. Допустим, пишет о четырех позициях. Три — сплошная ложь, дичайшая, зато четвертый пункт выверен до грана. Проверяющие возятся недели две, трясут душу всему аппарату, а результат ясный. А Касмыкова не тронь — четвертый-то пункт правильный. Санкций к нему не применишь — зажим критики. Вот и ходит грудь колесом. Да ты еще поплачешь от него, Иван.

Он ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Вошла Клавдия Карповна, замялась у порога:

— Иван Викторович, к вам тут товарищ Касмыков Василий Иванович. С личным вопросом.

Видел Туранов, что хотела что-то еще добавить Клавдия Карповна, но замялась, оглянулась в сторону полуприкрытой двери.

— Зовите.

Вошел настороженный пожилой человек, выше среднего роста, с блокнотиком в руках, в потертом коричневом пиджаке. Сквозь очки глядели на Туранова остренькие темные глаза.

— Прошу вас, Василий Иванович. — Туранов указал на кресло у стола. Касмыков сел, оглядел кабинет, нервно усмехнулся:

— А меня ведь сюда не пускали, Иван Викторович. Сколько раз приходил — не пускали. Занят товарищ директор, говорили. А чем он занят, позвольте узнать? Бабами. Круглосуточно бабами и пьянкой. Как человек, на этом заводе проработавший шесть лет, могу заявить: располагаю фактами про развратную и недостойную жизнь бывшего директора Бутенко и полагаю, что он недостоин не только носить партийный билет, о чем я уже сигнализировал, но и к суду должен быть привлечен. Таким не место в нашем обществе.

— Я понял, Василий Иванович. Товарищ Бутенко уже не работает на заводе, и я думаю, можно уже забыть о вашем недовольстве им.

— Позвольте, Иван Викторович… Это как забыть? Он же живет в нашем обществе, морально воздействует на молодежь — наше будущее. Не-ет, я не согласен. Позвольте, я ваш тезис, так сказать, зафиксирую. Стенограмму я знаю, это всего лишь секундное дело.

Он наклонился над коленкой и черкнул несколько линий и знаков в блокнотике.

— Наша преступная снисходительность уже и так навредила. Сколько злоупотреблений числится за Бутенко. Если б вы знали… На машине служебной за триста километров ездил по личным делам. Это раз. Второе. Вы у него на даче были? Нет? Советую побывать. Дворец. Ну, с женой у него раздоры, это ясно.

— Я не понимаю, Василий Иванович, чем я могу быть вам полезен? Если вы считаете, можете обратиться в соответствующие органы… В милицию, скажем, или еще куда.

— Обращался. Товарищи к проверке отнеслись легкомысленно. Да-да.

— Извините, я тоже не понимаю, чем могу быть вам полезен?

— Чем? Бутенко еще с партийного учета не снялся. Его надо из партии исключить.

— Вот что, Василий Иванович… Я б посоветовал вам бросить это. Не хотите на пенсию идти — что ж, ваше дело. Работы на заводе много. Только кляузами заниматься нечего. Это недостойно человека и инженера. Засим позвольте вам сообщить, что у меня масса работы и плохо со временем. До свиданья.