Стрелка - [19]

Птица — женского рода, откладывает яйца в море. Ещё у неё должен быть свиток в одной руке, райский цветок — в другой, женская грудь 4–5 размера и корона на голове. Но тавро маленькое, всё — не поместилось. Зрителям приходится включать воображение, додумывая детали.

* * *

Резан просто кипел от злости. Но выражался почти правильно, по вежеству. Хоть он и старший десятник, и муж добрый, а я — сопляк-чужак, но я — боярич. Поэтому — без мата и мордобоя:

– И какие ж черти понесли тебя, боярич, в такое место?! Все люди добрые ещё спят, а ты один, будто бесом обуянный, по лесам шатаешься, покойников на нашу голову сыскиваешь.

– Я сыскиваю?! Да они сами сыскиваются! А с чего ты, Резан, волноваться начал? Нашей вины здесь нет. А то можем бедолаг и в воду столкнуть.

– О-ох… Поздно — народу много. Кто-нить донесёт. Так что… придётся княжьих звать.

Пока бегали за княжьими, Резан просветил:

– Теперь будет сыск. Тебя расспросят, слугу твоего, меня, Лазаря. Ещё кого. Это дело неспешное. Грамотки царапать — быстро не бывает. Потом велят брать мертвяков да тащить в церкву на кладбище. Копать ямину. Две, мать их. Мужика с бабой — в одну не положат. Домовины — взять где или сделать. Ещё и «земляной налог» плати. Ну, попу за отпевание. Мы тут полдня переведём, караван уйдёт. Потом гребсти до полуночи. Ещё, не дай бог, на реке и влетим куда, по тёмному-то… Становиться… хрен знает где. А по утру — как все.

– Но надо ж татей-душегубцов найти!

– Ох же боже ты мой! Послал недорослей на мою голову! Да хрена их искать?! Хоругвь Дворковичей здесь же стоит! Местные они, с Дубны, с вечера к каравану пристали. А это… Это сынок его со своей бабой справился.

– Как это?!

– Да так! От дурня кусок! Пошёл в поход, да вернулся тишком. А у ней уже вот этот… холоп. Ублажает жарко. Ну, он обоих и… отправил в реку. Остывать. От жара любовного.

Во как. Зачин «Тысячи и одной ночи».

В сказках дальше всё так красиво получилось. Но уже с другой женщиной, с Шахразадой. С той, которую не поймали на «горячем». А вот с попавшейся… и с другими, кто не умел так красиво сказки сказывать…

– Погоди. Но это ж убийство! Душегубство! Душегуба надо имать и тащить к князю.

– О господи! За что?! Холопа казнил? Так холоп в воле хозяина. Жёнку? Так его ж жёнка! В воле мужа.

– Так что ж?! Он двоих людей убил и он — невиновен?!

– Да где ты людей видишь?! Баба с быдлом. А вот тебе… и нам с тобой… неприязни будут. Ты ж стыд Дворковичей — на народ вытянул! Теперь же над муженьком рогатеньким — люд наш смеяться будет! Они в отместку будут всякие… гадости делать. Это ещё хорошо, что боярыня нездешняя, родни у неё тут нет. А то и они бы на дурня, их опозорившего, взъелись бы.

– Постой. Но ведь это ж их дочку убили…

– Да родня сама б такую бл… удавила! Это ж на весь род позор! Бл…дищу вырастили! Люди ж скажут: «поди, и остальные — такие же». А ты этот срам — да на весь честной народ. Сдохла курва по-тихому — и ладно. Но тебе, вишь ты, побегать вздумалось!

* * *

«Упала на землю девка

Упало солнце на землю

Она не знала, что будет

Она не знала, что скажет

Её родимая мама

За что ругали бы сёстры

За что убили бы братья

Когда б узнали, где была

Ой-е-ё, она».

«Убили бы братья». Родня вступается только за неправедно, в рамках «здесь-и-сейчас» стереотипов, обижаемую женщину.

Как вступился Мстислав Удатный за свою дочь Феодосию — мать Александра Невского, изнемогающую от обид, чинимых ей наложницами мужа. Не за факт наличия гарема, не за невнимание и обиды от неверного мужа, но — за утеснения именно от наложниц. Что и привело к катастрофе — к взаимному уничтожению Залесских ратей в Липецкой битве. Около десяти тысяч убитых только с одной стороны.

Мда… Бабы — они такие… Мервяков — штабелями…

История с убийством «Синей бороды» — маршала Франции барона Жиля де Рэ братьями его жены — совсем другая история. Её просто не было.

* * *

Резан оказался прав: после долгого расспроса ярыжка княжеский заставил нас отволочить покойников к ближайшей церкви, выкопать могилы, прослушать отпевание и всё закопать. Вытащить вбитый в женщину кол мы не смогли, так и похоронили.

История эта добавила мне негативной репутации. И в самой хоругви — ребята были отнюдь не рады выпавшим на их долю трудовым подвигам, и в караване вообще:

– Пришлец-то смоленский… по ночам не спит, бегает чегой-то по лесу… а потом упокойники всплывают… свят-свят-свят…

Я ещё ничего «попадёвого» не делал, просто пытался поддерживать себя в форме. Но само по себе моё существование, жизнь в привычном для меня темпе, вызывал в русском воинстве проблемы. Которые приводили к появлению недругов, в этот раз — каких-то незнакомых мне бояр Дворковичей.

Подобно прежним местам моего обитания — в Смоленске, в Елно, в Пердуновке — вокруг меня сплетались новые паутинки мира. Отношения с новыми для меня людьми.

Всё это уже бывало, некоторые вещи я понимал заранее и старался их избежать. Но, увы — вроде бы и опыт уже есть, а всё равно — создавал себе недругов, даже не желая того. Просто фактом своего присутствия.

* * *

На другой день встали возле городка Кснятин. Ещё одна памятка от Долгорукого. Тоже выжжен Изей Блескучим, Ростиком, новогородцами… И славными смоленскими стрелками моего Акима — в том числе. За прошедшие 17 лет отстроился, поднялся. Потом его сожгут новогородцы, вобьют в грязь татары, свои князья делить будут до пустого места… Он будет каждый раз подниматься. Пока в 1939 земляные укрепления и древнее городище не уйдёт под воду водохранилища.