Стрелка - [17]

Воинство «по-большому» обычно бегают «в кустики». Но «малую нужду» — «богатыри святорусские» сливают в реку. Часто — по-хоругвенно. Выстраиваются строем и сравнивают: у кого струя дальше добьёт. Юнцы, блин. Дети, мать их…

Отсюда же, из реки, набирают воду для похлёбки, для мытья и питья.

«Выше по реки живут плохие люди. Когда наши женщины идут по воду — плохие выходят из своего города и мочатся в реку» — это не только записки путешественника о Тибете 19 века, это будни православного воинства. Впрочем, воинства любого вероисповедания в эту, во все предшествующие и большую часть последующих эпох.

Коллеги-попаданцы! Вы из унитаза напиться не пробовали? А что ж так? Там-то чистый белый фаянс, который можно надрать до желаемого уровня чистоты, там всяких… пиявок нету.

Кипятить? — Кипяти. На сыром зелёном лесе, от которого лезет во все стороны едучий дым, ещё более усиливающий раздражение голодных, злых, намахавшихся за день веслами, мужиков. Знакомых, малознакомых, совсем незнакомых…

У каждого — свои тараканы.

В такой толпе — индивидуальные тараканы собираются в стаи и перекрёстно размножаются. Чья-то глупость, особенность, просто манера говорить или делать — вдруг распространяется, «овладевает массой». Какое-то время все вдруг начинают говорить при встрече:

– Привет, братан!

И совать кулаком под микитки. Или носить поверх одежды маленькие иконки. Именно — Димитрия Солунского. Или требовать на завтрак обязательно конского щавеля:

– Чтоб стоял! В соседней хоругви мужик есть. Так он кажное утро пучок съедает. Сказывал — наипервейшее средство!

Глава 313

Через несколько дней эта мода пройдёт. Но пока — прислугу, младших и подчинённых, каждую ночь, через «полосу минного поля», гоняют в лес — искать в темноте эти листики. А там…

За средневековыми армиями постоянно идут волчьи стаи, летит вороньё. На месте стоянки всегда остаётся куча объедков. То, что не сгрызли зубы «лысой обезьяны» вполне сгодиться какой-нибудь мохнатой или пернатой морде.

Падальщики, мусорщики, «санитары леса».

Среди двуногих, кроме птичек, есть и бесхвостые. Только силы у хомнутых сапиенсов — больше, и соображалка — мощнее.

Со стороны глядючи, иной раз, и не отличишь: с какой стороны пограничья — полосы лагерного дерьма проживает конкретная обезьяна. Наша она, или — приблудная. Пока «обезьяна» не начнёт себя «вести». А это уже бывает поздно. Особенно — для слабых и малых. Больных, пьяных, отставших…

Впрочем, и «наши»… бывают странноваты.

* * *

Я не люблю толпу. Не так — я прекрасно чувствую себя в толпе. Поймав темп, «музыку» её движения, прохожу её совершенно свободно, «как рыба в воде». Я хорошо знаю, какой это кайф — энергетика толпы. Когда мы все… дружно как один… единым движением… слитным возгласом. Когда все вокруг — тебе рады, потому что ты — один из нас, ты — такой же, чувствуешь — так же, хочешь — того же. Ура! Давай! Вперёд! Шайбу!

А потом вдруг… распоротый карман. Монетой работали — профи затачивают монетку, даже бритву в руки не берут.

Но водятся в толпе и «дилетанты». «Пернатые» — с «перьями». Вдруг над ухом:

– Не дёргайся. А то дружка твоего…

И кивает в сторону. А там — товарищ-лох с выпученными глазами и двумя… «собеседниками». Один из которых чуть отводит моему приятелю полу куртки. Чтобы я видел прижатый к печени лоха «ножичек нулевого размера».

А вокруг — густая толпа кассового зала одного из московских аэропортов, «лихие девяностые» и не одного мента в поле зрения.

– Сумочку отдай.

В сумочке — «северная» зарплата для бригады вахтовиков. Без которой семьям нашим не прожить следующие два месяца. А то и больше: ребятам просто не на что вылететь «на севера».

Как лучше? Утирать потом слёзы новоявленной сиделке у одра больного лоха-калеки, на рождении сына которой недавно отплясывал, или смотреть в глаза десятку голодных женщин, за которыми детишки. Некоторых из которых сам из роддома на руках выносил. Которым в следующий месяц-два-три — ни мяса, ни молока.

Нас тогда спасла чисто глупая случайность: вдруг в аэропорт заявился со свитой кто-то из дерьмократических боссов. И наши… «собеседники» мгновенно рассосались. «Вот оно былО и нету». В толпе… если умеешь — не проблема, в два шага.

Дальше… «бережёного — бог бережёт» — я летал один. Трое суток «в одну харю»… нормалёк, держим. Только к концу — зубы звенеть начинают.

«Один в поле не воин» — русская народная мудрость. В «поле» идут толпой. Идут долго, притираясь и примеряясь друг к другу. Знакомясь, завязывая «паутинки» дружбы и вражды, подчинения и начальствования, взаимопомощи и взаимоненависти. Создавая себе репутацию глупости, трусости, бестолковости… Или — разумности, храбрости, основательности…

Это происходит непрерывно, часто — независимо от твоих осознанных действий, от основных свойств личности.

Вылезал из лодки, зацепился, споткнулся, плюхнулся в воду на виду у всего войска…

– Бестолочь, раззява, шагу ступить не умеет…

Всё — появился повод для насмешек, кто-то из добровольных шутников ещё и подтолкнёт при случае.

– Так он же раззява! Он же с борта завсегда падает! Это ж все знают!

Парень стоит по колено в воде, утирает лицо, растерянно смотрит на своих «боевых товарищей». А те — ржут, тычут в него пальцами. И вёслами, не выпуская на берег: