Стрела над океаном - [12]

Искренне написал я так или «для красного словца»? Искренне! Знакомясь с жизнью островитян, позднее знакомясь с жизнью камчатцев, я быстро пришел к весьма простому умозаключению: на далекой северо-восточной окраине страны люди живут теми же интересами, теми же стремлениями и мечтами, что и все мы. И ничего удивительного: это же наши люди. Правда, живут и трудятся они в условиях более суровых, чем на «материке». Помогут ли самые суровые условия помешать советскому человеку любить свою родную землю?

Я забегаю вперед. Сказать обо всем этом, вероятно, было бы уместнее где-то ближе к концу повествования. Но уж раз пришлось к слову — скажу теперь.

Мы часто говорим: «москвичи», «ленинградцы», «сибиряки», «полярники», подразумевая не какие-то местные или тем более национальные признаки. Это все люди нашей, Советской земли, но им присуща особая стать, которую порой трудно даже и определить. И вот теперь, слыша слово «камчатцы», я тотчас вспоминаю моряков и пограничников, рабочих и тружеников колхозных полей, рыбаков и лесорубов, учителей, врачей, культработников — всех, с кем сводила судьба. Все они — обыкновенные советские люди, но есть и у них особая «камчатская» стать. В чем она? Вернее всего, в их мужественной сыновней любви к своей щедрой и суровой земле, в их самоотверженном, порой нелегком труде, направленном к тому, чтобы сделать жизнь на этой земле счастливей и краше!..

* * *

…Из окна видны воспитанники Нины Павловны смуглолицые, черноглазые ребятишки алеуты, похожие на курносеньких японских куколок. Лежа животами на мостике через ручей, они с увлечением ловят на донные удочки серебристых гольцов величиной с ладонь. Приветливые, тихие, какие-то очень степенные ребятишки. Внезапно они вскакивают, куда-то убегают…

Нина Павловна рассказывает, что дети алеутов, как и все дети народов Севера, находятся на полном государственном обеспечении.

— Ну, а наше дело обучить их, воспитать, сделать людьми!.. Я вот часто думаю: как научить их любить Родину? Не только этот маленький островок, а всю большую Советскую землю. Ведь должны же они знать, что это их родная земля! И не просто знать, а чувствовать сердцем!..

Слушая ее, я вдруг вспоминаю, что в записной книжке у меня есть такая запись: поданным экспедиции переселенческого управления, в 1909 году на всей Камчатке имелось одиннадцать церковно-приходских школ, три школы грамотности и двухклассное училище. В них обучалось 270 мальчиков и 129 девочек. Были селения, не имевшие ни одного грамотного, ни одного учащегося. Занятия в школах нередко прерывались из-за отсутствия бумаги, карандашей…

А сейчас в области 259 школ и учится в них около сорока тысяч детей. Есть торгово-кооперативный, механический, индустриальный техникумы, медицинское, мореходное и музыкальное училища. В 1958 году открылось первое на Камчатке высшее учебное заведение — педагогический институт…

Хочу сказать об этом Нине Павловне, но она вдруг спохватывается:

— Заговорилась с вами и забыла! Я ведь обещала детям сходить с ними за цветами. Школьный гербарий собираем…

Она выглядывает за дверь. На крылечке сидят, притаившись, как мышата, пять-шесть ребятишек. Терпеливо ждут..

— Милые вы мои! Что же вы не постучались?

Через несколько минут мы выходим из поселка.

Сразу за домами зеленая, болотистая луговина, сплошь заросшая лиловыми ирисами.

Цветы Командорских островов!..

Я собрал жалкий маленький гербарий. В разъездах пришлось таскать его с собой. Засохшие цветы ломались, крошились. Вот они, выцветшие, некрасивые, лежат сейчас передо мной. И все-таки радостно смотреть на них, вспоминать, как я собирал их, погружая руки в высокую, всегда влажную траву, мягко, шелковисто шелестевшую под ветром…

В тамошних цветах есть особая— милая, скромная прелесть. Она, быть может, сильнее ощутима по контрасту с дикими скалами, мглистыми туманами, тревожно-печальными криками птиц, рокотом прибоя…

Цветов на Командорах много, и, по-видимому, им неплохо живется здесь, в этом изобилии влаги. В местах, открытых ветрам, у них коротенькие, в несколько сантиметров стебли. А в уголках, защищенных от ветра, они высоки и на редкость свежи, нарядны.

Лиловые ирисы растут повсюду — как у нас в деревне лопухи и крапива. На задах поселков, в огородах, у дороги везде торчат их венчики, похожие на тропических бабочек. Множество белой с золотым сердечком ромашки «любишь-не-любишь», которая так украшает лесные поляны и луга Подмосковья. Есть здесь еще желтая ромашка и даже совсем удивительная — с розовыми, будто фарфоровыми лепестками. Или это дикая цинния?

Вся трава на склонах сопок пестреет бледно-лиловой луговой геранью, темно-розовыми анемонами, синими хрупкими колокольчиками с тонким медвяным запахом.

Вот желтые купальницы — они крупнее подмосковных. А вот и «знаменитая» лилия-саранка. Клубни ее съедобны. Нужно внимательно вглядеться, чтобы понять, как прелестны ее лепестки, тоже похожие на крылья бабочки с мягким, бархатистым переливом от коричневого к густому вишневому тону.

И есть еще какие-то не известные мне цветы. Грозди их нежных розовых соцветий клонятся на тонких длинных стеблях. Они растут у прибрежных камней, не страшась соленых брызг океанской волны. Но они тотчас вянут, устало никнут, как только сорвешь их…