Стрела над океаном - [13]
У ребятишек полны руки цветов. Да и учительница не отстает от них. Светлые волосы ее растрепались на ветру. Она разрумянилась — молодая, синеглазая.
— Дети, ко мне! — зовет она. — Смотрите, как красиво!..
У самого берега, под скалами, небольшая пещерка над прозрачной зеленой водой. Кругом черные и серовато-зеленые камни. Из пещерки низвергается водопад зелени и розовой пены: это свешиваются безымянные для меня цветы.
— Здесь живет Пихлачи, — шепотом говорит Нина Павловна. — Вы же помните сказку о Пихлачи?
Она делает испуганное лицо. Ребятишки прекрасно понимают, что это игра. И, играя, испуганно жмутся к ней. Ой, неужели Пихлачи?!..
Пихлачи — хитренький, не очень-то добрый карлик, персонаж старинных камчадальских сказок. Он разъезжает по лесу, по сопкам в маленьких саночках, запряженных глухарями, ездит, собирает шкурки соболя, горностая. Положи на его пути ивовую жердь — и он остановится, начнет метаться из стороны в сторону, птичьим тоненьким голоском звать на помощь. Он отдаст тебе все свои меха, если ты уберешь жердь с его пути. Но следом за ним не ходи. Пихлачи коварный. Заведет в такую глушь, что там тебе и конец!..
— Давайте, позовем его! — предлагает Нина Павловна.
И все хором кричат:
— Пих-ла-чи! Пих-ла-чи!
Не выглянул Пихлачи из пещерки. Вместо него вылетела маленькая серая пичужка. Села на камень, покрутила хвостиком. Ребятишки визжат от восторга, учительница смеется, глядя на них…
Над сопками, над долиной — огромный простор неба, закрытого облаками. И вдруг посветлело. В облаках проступило мутное голубое пятно. Оно растет, ширится, наливается прозрачной синевой. Брызнуло неяркое солнце. Металлически заблестела влажная трава. На лепестках цветов, на листьях травы сверкают, вспыхивают капли никогда не просыхающей росы…
…Пойдем вот по этой тропе. Она круто взбегает на ближнюю к поселку невысокую сопку.
Ветер привычно посвистывает в густой траве. Бегут и бегут облака. Временами проглядывает солнце.
В стороне справа остается старое, заброшенное кладбище. Покосившиеся деревянные кресты, расколотые, заросшие мхом каменные плиты. Никто из островитян уж и не помнит ничего о тех, чей жизненный путь закончился здесь, кого привели сюда, на этот островок, либо постылая царская служба, либо пагубная страсть к наживе.
С сопки открывается необозримый простор океана, с лиловыми облаками, плывущими над ним, с полоской зеленоватой лазури над горизонтом.
Хорошо идти и идти навстречу ветру!..
Но вот тропа приводит на острый гребень. Невольно замедляешь шаги. Справа — крутая осыпь в ущелье, заваленное внизу громадными обломками скал. Слева — почти отвесный обрыв к воде. Высота — метров сто, может, больше. Океан подходит к самому берегу. Тяжело дыша, он лижет и лижет серую грудь скалы. Под ногами у меня кружатся чайки.
Хватит — дальше идти страшновато. Начинает казаться, что ветер задувает сильнее, налетает порывами, будто хочет столкнуть с узкого гребня…
От самого поселка за мной неотступно шел песец. Только теперь, когда я уселся на гребне, он куда-то пропал. Он нисколько не таился: обернусь — отбежит с тропы в траву, остановлюсь — остановится и он. Остановится и смотрит на меня.
Вид у него жалкий: песцы в это время линяют. Свалявшаяся шерсть — не голубая, а просто грязная — висит клочьями. Хвост — как старый веник.
Его планы, его намерения не были мне понятны. Зачем он шел за мной? Что задумал? Быть может, рассчитывал, что я внезапно умру или просто лягу и засну в траве? Тогда он позавтракал бы моим носом и ушами, как это любили делать песцы с мертвыми, по свидетельству Стеллера, одного из спутников Беринга…
Почему-то этот, похожий на лису небольшой зверек с торчащими ушками, белесыми нагловатыми глазами не вызывал во мне того интереса, а главное той душевной симпатии, которые дикие животные вызывают в человеке. Должно быть, потому, что я знал о дурной славе песцов, что они жадны, нахальны, злы. Должно быть, потому, что я вспомнил рассказ Стеллера о том, как песцы забирались днем и ночью в землянки, тащили все, что им попадалось, даже такие бесполезные для них вещи, как ножи и палки. Они сталкивали тяжелые, в несколько пудов, камни с бочек, наполненных провиантом. Когда в теплое время люди спали на воздухе, песцы стаскивали с них шапки, одеяла из бобровых шкур, вытаскивали вещи из-под головы. Пока мертвому готовили могилу, песцы объедали у трупа нос и пальцы на ногах и руках, а от больных цингой их с трудом можно было отогнать.
Вокруг поселка Преображенское шныряет довольно много диких песцов. Они подходят к самым домам, тащат все, что плохо лежит…
В один из дней пробирался я вдоль берега, перелезал с одного камня на другой. И вдруг оказался на берегу маленькой бухточки.
Над головой — высоченные, похожие на серые башни скалы. В трещинах, на неприметных снизу выступах — кустики травы.
Тучи птиц — кайры, бакланы — вились над скалами. Там их гнезда. Ни на минуту не смолкавшие птичьи крики сливались в странный, жалобно звенящий плач.
Со стороны океана бухточку прикрывали камни, ребристые, угловатые. Черные и того серо-зеленого цвета, который характерен для скал острова Медного: он похож на цвет окислившейся меди.
