Стражница - [79]

– Много народу ходит, так утоптано? – спросила она.

Маниакальщица снова захохотала.

– Трамвай одиннадцатый номер ходит. Мои две на собственной тяге. После пурги, было, раз десять туда-сюда пропахивала. С утра до вечера, цельный день.

Альбина не поверила.

– Как это?

– Так, как это! – не вдаваясь больше в объяснения, отозвалась маниакальщица. – За идею народ – что? знаешь? – Зимний штурмом брал.

Они перебрались через насыпь, за насыпью оказался овраг со звеневшим по дну ручьем, но в продолжение натоптанной тропки через ручей были переброшены две жердины, а когда поднялись на другую сторону оврага, в лес, там в самых тяжелых местах оказались набросаны для удобства даже горбылевые доски.

Альбина ничего не понимала.

– У тебя избушка в лесу, что ли? – спросила она.

– На курьих ножках, ага! – хмыкнула маниакальщица.

Они снова вышли к оврагу, видимо, сделавшему где-то неподалеку поворот, спустились немного по его склону, маниакальщица опять пошарила в кустарнике, но вытащила оттуда на этот раз никакой не полиэтиленовый пакет, а маленький ломик-фомку.

– Ну-кось! – попросила она сойти с ее места Альбину. Сунула ломик в дерн с прошлогодней, мочальной травой, сунула в другое место и, присев от натуги, потянула ломик наверх. Квадратный большой кусок дерна отделился от склона и отвалился на сторону.

Это была землянка – где она жила!

– Годи́! – приказала маниакальщица. Застучала по деревянным ступеням вниз, из темноты землянки до Альбины донеслись звуки ее движений внутри, какой-то шорох, какой-то звяк, ширкнула затем спичка, и в мгновенном выплеске огня от сгорающей серы Альбина увидела керосиновую лампу со снятым стеклом и малиновые руки маниакальщицы, несущие спичку к фитилю. – Теперь давай! – сказала маниакальщица, спустя полминуты, надев стекло и отрегулировав огонь. – Теперь не навернешься.

Пригнув голову, Альбина шагнула на ступеньки, осторожно сошла по ним, и, еще спускалась, грудь ей сжало от сперто-сырого погребного духа, стоявшего внутри.

Маниакальщица дала ей сойти вниз и бросилась обратно наверх, закрыть замаскированную дерном дверь.

– Не хрена студить, потом проветрим!

Альбина, опустив на пол тяжелую парусиновую сумку, которую маниакальщица еще на вокзале дала нести ей, с изумлением огляделась. Она не могла и представить себе, что где-то и у кого-то возможно такое жилище. Потолок землянки – сучкастые, плохо обработанные, с неряшливо снятой корой бревна – был в тридцати сантиметрах над ее головой, одна стена, около которой стояла железная кровать с постелью и кучей одежды сверху, обшита горбылем, а остальные слюдянисто сочились живой весенней влагой, пол деревянный, но в щелях между досками поблескивала в красноватом свете керосиновой лампы вода, и в двух или трех местах с явственной отчетливостью перешлепывалась капель. Кроме кровати, стоял стол посередине, две табуретки рядом, больничного вида тумбочка в одном углу, да в другом – небольшая печка, видимо, из тех, что именовали прежде «буржуйками», с выходящей из нее коленом и вонзающейся в потолок трубой. Альбина вспомнила, что, когда начали спускаться вниз по склону, ухватилась рукой за какой-то странный, гладкокорый, идеально прямой безветвистый обломанный ствол с непонятною полукруглой нашлепкой наверху, о котором, как отняла руку, тут же забыла, и поняла сейчас, что это была выкрашенная бурой краской, закамуфлированная под засохшее дерево асбестовая труба.

Маниакальщица закрыла дверь и протопала по ступеням вниз.

– Сейчас с тобой «голландку» нашу зажжем, десять минут – и тепло, до голяка разденемся, чай заварим, у меня тут еще картошка вчерашняя…

Она хлопнула дверцей «буржуйки», открыв ее, пошерудила внутри железным прутом, освобождая колосники от золы, сунула туда газету, положила сверху заранее заготовленные, лежавшие под печкой лучины, а на них – два тонких березовых полешка, достав их из-под кровати.

– Она у меня, милая, – с одного раза, такая подруга – лучше нет, – приговаривала маниакальщица, чиркая спичкой и подсовываясь с ее пламенем к смятой бумаге. – Ты там из сумки-то доставай, чай ставить будем, – снова приказала она Альбине.

Альбина расстегнула большие, пальтовые пуговицы, на которые застегивалась самодельного изготовления парусиновая сумка, там оказались голубая пластмассовая канистра и белая пластмассовая фляга, в них плескалось, и Альбина сообразила, что это вода.

Огонь в печи затрещал, охватывая лучины, маниакальщица захлопнула дверцу и рогулькой стала скидывать круги с конфорки.

– Чайник вон возьми, – распорядилась она, ткнув рукой куда-то в темноту около печки, Альбина подошла, присмотрелась, увидела горку кастрюлек, сковороду, чайник на полу и, наклонясь, взяла его. – Ставь на огонь, воду наливай, – распорядилась маниакальщица дальше, полезши под кровать за новыми поленьями.

В землянке действительно сделалось тепло очень быстро, они стали скидывать с себя одну одежду за другой, и маниакальщица приоткрыла дверь, подперла ее колом, чтобы внутрь заходил свежий воздух. И все это время, возясь по хозяйству, мечась по землянке туда-сюда, она рассказывала с довольством: