Стражница - [100]

Врач вдавил поршень до упора, прижал место, где игла входила в тело, ваткой со спиртом и вытащил иглу. Ватку в пальцах ему мгновенно окрасило, он отнял ее, и между ребрами на постель заструилась быстрая яркая струйка. Врач разогнулся, постоял мгновение, глядя на лежавшее перед ним тело, и потом поглядел в сторону двери, избегая взгляда Альбининой невестки.

– Отмучилась бедняга, – сказал он.

29

Массажист ждал его, разминая себе пальцы. У массажиста были крупные, длинные, как у пианиста, очень сильные пальцы, точечный массаж получался у него просто великолепно.

Доброе утро, как спалось, по-обычному спросил он массажиста. Прекрасно, как всегда, по-обычному отозвался массажист.

Он скинул халат и лег на массажный стол. Массажист, растирая крем на ладонях, приблизился, заглянул к нему сбоку в глаза, спросил: «Приступаем?» «Приступаем-приступаем, конечно», – сказал он. Жена, волейболистка в молодости, всю жизнь донимала его: нужно делать гимнастику. Всю жизнь время от времени он уступал ей, и все прекращалось через неделю: гимнастика не взбадривала его. Пятнадцать минут массажа освежали его куда лучше собственных физических движений, поселяя в нем бодрость на весь день. Он закрыл глаза, массажист промял ему спину, прогнал кожную волну по лопаткам, прошел точечными касаниями вдоль позвоночника, застучал ребрами ладоней по пояснице. Там полегче, полегче, попросил он массажиста. Память о радикулите, прихватившем его в Крыму во время отпуска, как раз перед событиями девятнадцатого августа, не позволяла ему, как прежде, насладиться поясничным массажем. Воротник давай, и руки, сказал он. Массаж шеи, плеч и рук давал ему наиболее сильное ощущение бодрости.

Завтрак к его возвращению стоял на столе. Любимые его горячие бутерброды с сыром были накрыты белоснежной льняной салфеткой.

– Только не спеши, бога ради, жуй хорошенько, – сказала жена.

– Когда я куда спешил, – посмеиваясь, сказал он.

– Успеешь, куда нужно, – договорила она.

– А может, мне никуда больше не нужно будет, – все так же посмеиваясь, пошутил он.

Ее глаза были серьезны и напряженны.

– Я думаю, они не посмеют все-таки совсем отстранить. И ты все это начал, и потом, координатор какой-то нужен!

Губы у нее в паузах между словами поджимались от серьезности, с какой она говорила.

– Мало ли кто что начал, – делая большой глоток мангового сока, сказал он. И выпил залпом полстакана. – Давай больше не будем об этом.

Она не ответила. О чем ей как раз хотелось, так именно «об этом», и, подчиняясь ему, так вот, молчанием, она выразила свое неудовольствие его запретом.

– Ешь, ешь, чего это ты? – сказал он, заметив, что она сидит, сложив руки перед собой на столе, и ничего не берет.

– Я поем, – коротко ответила она.

– Ну хорошо, – согласился он. Ему было не до того, чтобы выяснять сейчас с нею какие бы то ни было отношения.

– Может быть, я буду сегодня не очень поздно, – хрустя поджаренным бутербродом, проговорил он немного погодя. – Переговори с Иришкой, пусть придут сегодня, посидим по-семейному.

– «Не поздно» – это во сколько?

– Ну, я позвоню, – уклонился он от точного ответа. Он сам не знал, с чего вдруг у него предложилось такое. Вдруг предложилось. Само собой.

Лейтенант из охраны предупредительно распахнул дверцу машины, едва он вышел на крыльцо.

– Добрый день, – коротко махнул он левой рукой лейтенанту, пригибая голову, чтобы нырнуть в просторное, обитое темным бархатом роскошное лоно машины. В правой руке у него была папка с бумагами, которые брал на ночь. – Добрый день, – поздоровался он с водителем, бросая папку рядом с собой на сиденье. Водитель ждал приказания, полуразвернувшись к нему в профиль, показывая ему свою ушную раковину, и он сказал: – Поехали.

В приемной около кабинета, хотя ему сейчас нечего было здесь делать, обретался первый помощник.

– Что случилось? – спросил он недовольно.

– Собираются сегодня, – сказал помощник. – Есть еще возможность…

– Нет, благодарю! – оборвал он помощника. – Ничего я предпринимать не буду. Этого только не хватало. Как там решат – так и будет.

– В два часа – журналисты, – напомнил помощник.

– Хорошо, – ответил он помощнику с прежним неудовольствием.

Он чувствовал в себе раздражение. Зачем помощник говорит ему о возможностях. И он, значит, тоже полагает его похожим на предшественников. Или что, все они думают, власть ему действительно нужна ради власти?

Он зашел к себе в кабинет, прошагал по ковровой дорожке до стола, сел за него – и обнаружил, что делать ему нечего. То есть дел было – пропасть, но все бессмысленно, если сегодня – его последний день. И ничего от него не зависит. Там, на востоке, в столице степной громадной республики сядут за стол одиннадцать рожденных его действиями новых лидеров – и решат его судьбу. А ему остается ждать. Больше ничего.

«И потом, координатор какой-то нужен», – стояли в нем слова жены. Они возникали и возникали в его сознании подспудной надеждой, что все разрешится благополучно и он сможет продолжить дело, которое начал. Хотя, рассуждая трезво, он знал: он им не нужен. Никому. Ни одному. Он выпестовал их – сам не желая того, – научил жить на воле, и почему молодые азартные волчата, дорвавшиеся до свободной жизни, обязаны пожалеть старого сивого волка? Он им теперь лишь мешал, они должны были растоптать его. Разве что какое-то чудо… Странным образом, пересиливая трезвое знание, в нем жила некая непонятная надежда именно что на