Стратег и зодчий - [85]

Ленин помог жене и сестре расстелить пледы.

— Сейчас бы, в такую жарынь, Гиль, хорошо бы по кружке пива. Какое в Польше пиво варят! Когда мы жили в Кракове, я любил ходить в «огороды». Там возле каждого дома на окраине есть «огород» — небольшой садик со столиком. Жители продают «сырие млеко» с вареным картофелем… Ну, вы отдыхайте, а я поброжу.

По заросшей чернобылом тропке Ленин пошел в глубь леса. На небольшой лужайке лежала недавно скошенная трава. Ленин сгреб ряд прокоса и прилег на вялую траву. Пахло донником, шалфеем, ромашкой. Он долго лежал, ни о чем не думая, только вслушиваясь в лесные шорохи, в стрекот кузнечиков. В городе редко удавалось побыть наедине с самим собой. Ленин не почувствовал, как задремал. Проснулся от надоевшего жужжания: над самой головой кружился сверкающий золотом шмель.

Поправляя под спиной слежавшуюся траву, Ленин вдруг подумал: «Уж не того ли деда, что встретился у моста, трава?» Стал припоминать каждую фразу старика. Его рассказ был значителен, отражал те события, которые происходили в подмосковной деревне. «Мужик почувствовал, что такое уравнительное землепользование. Но почувствовать — это одно, а найти выход из сложного положения — другое. Пока в деревне не поймут, что разрозненное мелкое хозяйство — это гибель, ничего толкового не выйдет. Большинство крестьян получают крохотные наделы оскудевшей, как ее называл Мельников-Печерский, «холодной» земли. Почти все земли нечерноземной полосы нужно обновлять… Откуда взять удобрения? Без коровенки нет удобрений. Без удобрений нет кормов для коровенки. Заколдованный круг». Ленин припомнил проштудированные перед отъездом из Швейцарии работы академика Ипатьева по связыванию азота воздуха, сулившие переворот в получении удобрений. Недавний рассказ Луначарского о лаборатории Ипатьева убеждал, что можно создать заводы по связыванию азота. «Только бы скорее начать строить заводы. И круг будет разорван. Земле будет возвращено ее плодородие».

15

Казань походила на табор какого-то гигантского кочевья, остановившегося на перепутье между Востоком и Западом. Город был наводнен военными. Каждый день прибывали отряды с громкими названиями, порою с необычными знаменами от полосатых, разноцветных до черных. На запасных путях уже не могли поместиться все прибывающие в Казань воинские части, подразделения. Они облюбовывали площади, дворы учебных заведений и, наконец, стали занимать постройки кремля.

Казань весь день митинговала. Митинги возникали произвольно. На них обсуждали кандидатов на должности командиров рот и полков. На них смещали неугодных красноармейцам командиров.

Левые эсеры, анархисты, эсеры-максималисты, меньшевики выступали с изобличительными речами. Они требовали отмены назначений на командные должности, коллегиального обсуждения приказов. Они протестовали против того, что небольшие отряды, громко именовавшиеся полками, а порой даже армиями, расформировывались или вводились как батальоны в регулярные полки. Во многих отрядах усилилось волнение. Что-то готовилось в Казани.

Командующий Восточным фронтом Муравьев разжигал эти волнения своими выступлениями.

Он внезапно появлялся на митингах, сопровождаемый эскортом всадников. Красочно и пространно говорил о себе, сыне крестьянина, бывшем каторжнике, о своих победах на калединском фронте, о подвигах на Украине. Он обязательно рассказывал о том, как его травили комиссары и как его выручил из тюрьмы нарком Троцкий. Он накалял людей своими призывами умыть Россию кровью врагов, рассуждениями о том, что революционная война не терпит уставов, что у нее один устав — бить врага, не щадя себя.

После выступления Муравьева политработникам было трудно доказывать, что без учебы, без овладения оружием ни о какой победе думать нельзя.

На заседаниях Реввоенсовета Муравьев выступал с прожектерскими планами разгрома белых. На схемах, которые представлял он, были искусно изображены стрелы наступательных движений армий. В штабных планах назывались разные фланговые удары и охваты. Но Кобозев и Благонравов, уже прошедшие школу Октябрьского восстания и разгрома дутовских банд, разоблачали авантюризм Муравьева. Они хорошо знали, что Первая армия, равно как и Пятая, стоявшая под Казанью, лишь формируются, что Муравьев ничего не предпринимает для разведки сил противника, а они накапливались в Оренбурге, Самаре.

Муравьев считал, что он блестяще выполнит задуманный им план охвата Оренбурга, что войска противника будут разгромлены в треугольнике Самара — Бузулук — Бугуруслан «его» армиями, которые он «двинет» с севера от Уфы, с юга от Николаевска, с запада от Симбирска. Кобозев не оставил от этих построений ни одного кирпичика. Он показал, что Вторая армия, продвигаясь от Уфы к Самаре, может быть разгромлена сильной златоустовской группой белогвардейцев, а Четвертая, которую Муравьев решил «двигать» от Николаевска, должна будет пробиваться через станы уральских белых казаков.

Муравьев был не в состоянии оценить те меры, какие приняли командующий оренбургской группой войск Зиновьев, командиры отрядов Блюхер, Каширин, Коростылев и другие, чтобы сохранить силы. Зиновьев вывел около одиннадцати тысяч рабочих и казаков. Они направились к Актюбинску. Другая часть войск, возглавляемая Кашириным и Блюхером, отошла на север для соединения с частями Третьей армии, недавно организованной на Урале.