Стратег и зодчий - [84]

— Отдыхать будем прямо в лесу, — оживился Ленин. — А провиант Маняша заготовила. Где-нибудь облюбуем местечко подальше от шоссе, на лесном сквознячке. Сегодня в Москве к полдню накалит до сорока. Лето симбирское.

— В Симбирске ты бы сейчас на реку, — улыбнулась Мария Ильинична. И, обращаясь к Крупской, добавила: — Первым пловцом слыл среди гимназистов. Мама всегда тревожилась, когда Володя на Волгу ходил. Там у нас много омутов.

— Пловцам омуты не страшны. — Ленин открыл дверцу машины: — Садись, Надя. Маняша, давай рюкзачок, мы его приспособим здесь, под сиденьем.

— Поскорей выбраться в лес, — тяжело дыша, говорила Крупская, устраиваясь в машине, — в горле прямо раскаленный ком какой-то.

— Маша, уговори ее показаться врачам. Меня она не слушает. Наши товарищи беречь себя не умеют. Не щадят себя. Во что превратился Дзержинский? Пожелтел, буквально светится весь. Цюрупа на заседании Совнаркома упал в обморок. У Чичерина расшатались нервы, а лечиться не хочет, и никакие уговоры не помогают.

— Володя, ведь ты тоже…

Крупская встретилась с настороженным взглядом Ленина и оборвала фразу. Она уже не раз пыталась заводить разговор о необходимости лечения, продолжительного отдыха. В последние недели Владимир Ильич заметно осунулся — сказывалась усталость.

— Надя, я тебя просил — обо мне разговора не начинать, к тому же отдыхать едем.

Как только выехали за Спасские ворота, машина сразу же перешла на третью скорость.

— Амбре Охотного ряда, — поморщилась Мария Ильинична. — Как только хозяева города могли заседать в думе по соседству с этими рядами?

— Капиталы не пахнут, Маняша, — улыбнулся Ленин. — Так запустить город могли люди, у которых, кроме стремления к наживе, не было никаких других желаний, запросов. Великолепный город испортили лабазами, питейными заведениями, разными торжищами. Как только закончим войну, возьмемся за метлы, лопаты, топоры, начнем строить по-настоящему. Представляете, как преобразится Москва, когда Шатура даст электроэнергию?!

Утренняя Москва была безлюдна. На Тверской выскочивший из какого-то двора сквознячок вздымал и кружил пыль, обрывки газет, подсолнечную шелуху. Только возле Страстного монастыря толпились мужики, рабочий люд. Вдоль стен стояли продавцы хлеба, жмыха, разной нехитрой снеди. Слышались голоса расхваливающих свой товар: зажигалки, кремни, ножи, вакса…

До Ходынки ехали молча. Казалось, все в машине задремали. Только когда выбрались на просеку покровско-стрешневского леса, Ленин, взглянув на березы, сомкнувшиеся шатром, воскликнул:

— Какие красавицы!

И Крупская и Мария Ильинична знали, что береза — любимое дерево Ильича. Нередко, живя в Париже, Ленин на полях рукописей рисовал березы, березовые листочки.

Дорога спускалась к небольшой речушке.

— Гиль, смотрите, мосточек хлипкий, — предупредил Ленин.

— Сейчас остановлюсь, посмотрим, выдержит ли машину.

Все вышли из машины.

Возле моста стоял старик с охапкой травы. Ленин поздоровался со стариком, стал расспрашивать, откуда он, знает ли здешние места.

— Вы на том берегу подождите, — вернулся Гиль, осмотрев мост, — кажется, удастся проскочить.

— Что же мост не чините? — спросил Ленин старика.

— А кому чинить, власть Советская.

— Значит, Советская власть мостами не занимается?

— Ты московский? — поинтересовался в свою очередь старик. — Поди, не знаешь, что в деревнях творится. Только и ходят, промеривают, сколько угодной да сколько неугодной земли, сколько лугов, сколько леса. Потом сход без перестану круглый год все делит. За вилы берутся, к согласию никак не придут. Сперва захотели делить по душам. А их, душ-то, в каждой избе семеро по лавкам. Потом порешили по дворам землю наделять. Опять не тот поворот — как ни мерь, кругом шестнадцать.

— Это почему же именно шестнадцать? — спросила Крупская.

— Счет такой. Аршин — шестнадцать вершков. А к аршину еще вершок не нарастишь. Не та мера будет. В нашем селе земли всего ничего, а душ восемьсот, вот и считай и рассчитывай. А в соседнем, там, где земли графа Обольянинова были, — слыхал про такого? — там на каждую душу по полдесятины вышло. Вот и выходит — земля наша, а земли нет. В Москве про это думают? Или только декреты пишут?

— Думают! Когда декрет писали, знали, что не нужно делить землю.

— Это как же? — сердито и недоверчиво посмотрел на Ленина старик. — Значит, по-старому, земля миру не достанется?

— Нужно миру подумать, как всю землю в одно хозяйство свести и по-настоящему ею пользоваться.

— Э-э… Эту погудку мы слыхали! — вскидывая связанную бечевкой охапку травы на плечо, буркнул старик. — Был у нас представитель. Уговаривал всем в одно хозяйство сойтись. Только весь сход против восстал. Это своего-то лишаться?.. — И, не попрощавшись, зашагал к дому.

За мостом быстро отыскали небольшую полянку, в вышине над нею ветви высоких берез и кленов переплелись, скрывая солнце.

— Лучшего желать нельзя, — радостно поглядывая на купы зелени, говорил Ленин. — Надя, это напоминает мне то местечко под Женевой, помнишь, возле Вилье. Ты знаешь, Маняша, мы с Надей в Швейцарии часто уезжали путешествовать на велосипедах и также брали с собой провизию. А пиво и кофе было в любой харчевне.